Татьяна Талова: Кузнеца дочь

Так вот и уносил страшный корабль с полосатым парусом, уносил Голубу далеко-далеко.

Голуба засмотрелась сначала на жуткую голову дракона, искусно вырезанную из дерева — оскалилась та на штевне, едва только скрылись из виду берега.

— О чем думаешь, Мейтисслейви? — спросил тогда Бьёрн, меняя повязку на плече пленницы.

— Я думаю, как красиво смотрелся бы такой драконий узор на кинжале, — неожиданно для себя призналась Голуба.

— Тогда лучше на мече, — сказал Бьёрн и улыбнулся: — Враги и злые духи будут бежать от одного лишь его вида…

В тот день Бёльверк-хёвдинг развязал узлы на веревке, держащей ее руку. Она могла бы сделать это сама, сразу же как получила свой нож, но и как хёвдинг не была обделена умом — тогда Медведь отобрал бы и княжий подарок, и привязал бы за обе руки, и не отпустил бы до самого Нордрихема7. Так-то вот.

А Нордрихейм — так звался городок Гудмунда Гаутрекссона. Его викинги, даже грозный Бёльверк Медведь, называли Гудмунда хёвдингом, что значит «вождь», когда Гудмунд решал возглавить какой-нибудь поход. Простой же люд звал Гудмунда херсиром, так как под его защитой были многие земли, лежащие окрест. И все чаще Гудмунд оставлял море и походы на Бёльверка… А жилище его стояло на берегу фиорда и звалось оно, если перевести, Северный Дом…

И много времени прошло, но мало увидела Голуба — лишь бескрайнее-бескрайнее море. И штормы бывали, но ловко справлялись с непогодой мореходы. И морской бог Ньёрд не послал на их пути ни одного корабля, так что не видела Голуба жестоких сеч — и радовалась этому, и благодарила Богов… Иногда удавалось понять, что говорят воины — стараниями Бьёрна, становившегося мало-помалу из врага другом. То ли отчаянье свою роль сыграло, то ли забота ретивая подкупила, то ли разговоры долгие — а вот чем их первая встреча-ссора обернулась!

Да и все, почитай, Голубу на корабле берегли. И, знать, не только из-за мастерства ее большого.

И вот, вот показались берега!

— Скоро, — сказал Бьёрн. — Еще до вечера мы доберемся до Нордрихейма! Там нас ждут! Тебя никто там не обидит, вот увидишь, как все будет славно!

А Голуба подумала, что вот она, невольничья жизнь ее. Еще подумала, что не так плохо все, как могло бы быть. И что рабы, бывали случаи, могли выкупиться, а могли их и просто отпустить — так, по крайней мере, было у нее на родине. И подумала она, что домой все равно вернется, что бы ни случилось — вернется.

Так-то вот! И память о доме жила, а и настоящее свое Голуба спокойно приняла.

— Скоро ты увидишь Гудмунда-херсира, и его жену Альвиг, и их детей, и, быть может, уже вернулся брат херсира, Вестейн Даин…

Знай Голуба норманнский язык немного лучше на тот момент, она непременно поинтересовалась бы, почему это живого брата Гудмунда-херсира зовут Даин8 — что значит «мертвый»…

— А еще, — весело продолжал Бьёрн, — ты можешь посмотреть на свое плечо — там не осталось и малого следа от той раны! Ты можешь посмотреть на него и сказать, что весь этот путь Бьёрн Рагнарссон был тебе хорошей нянькой!

И все, кто слышал слова Рагнарссона, засмеялись. И даже Голуба улыбнулась.

Корабль и вправду ждали, на берег вышло множество людей — от хозяйки Альвиг, жены херсира, до рабов, на время побросавших свои дела.

А вместе с хёвдингом ступила на берег Голуба. А она еще не знала, что Альвиг приходится Бёльверку родной сестрой — и не догадалась бы, настолько разнились Медведь и Альвиг, к своей сороковой зиме не утратившая молодую красоту. И вот тогда Медведь сказал:

— Я привез подарок твоему мужу и моему хёвдингу, сестра! Поверь мне, он обрадуется такой рабыне! Это большой мастер.

И Альвиг внимательно посмотрела на Голубу.

— Кто она и откуда? — спросила Альвиг.

— Она из Гардарики, а зовут ее Мейтисслейви. Славный Хальвдан говорит, что даже ее имя как-то связано с теми мечами, что она способна выковать!

Голуба поняла из разговора самую малость, но взгляды, которыми наградили ее встречающие, говорили о том, что в ее мастерство не верят. Даже повеселела Голуба — и дома не верили, пока сама, своими руками не создала для дочери деревенского старосты обруч такой красоты, что впору и княжне носить. Что ж, дали бы время, да молот с наковальней, да печь… Эх, а как же Голуба соскучилась по своей кузнице!

— У нее в глазах видны слезы, — сказала тогда Альвиг, хотя Голуба не плакала уже очень давно — с того самого дня, как Бьёрн стал учить ее языку.

— А ты, мудрая, радовалась бы, увези тебя за море из родной земли? — тихо спросил подошедший кормщик, а Альвиг только-только хотела ответить, как вдруг вперед вышла старая-старая женщина.