Дэвид Кек - Пора предательства

— Дорвен! — отчаянно закричал он, снова повернувшись ко тьме.

Голос его раскатился по всему безмолвному святилищу, в котором еще оседали на пол черные перья. Теперь тут потребуются священники — Патриархи. Легионы Святых Духов. И где-то посреди всего этого была Дорвен — не способная откликнуться на зов.

Дьюранд даже вдохнуть толком не мог — так сжало горло от страха потерять ее.

— Дорвен?

Он панически метался среди колонн по обе стороны от алтаря, а потом взор его упал на провал в полу святилища.

— Прах побери! — Перешагивая через кости, рыцарь поспешил к лестнице. Морин и шум битвы остались у него за спиной.

В начале лестница была завалена. Дьюранду пришлось откинуть в сторону крышки нескольких гробниц. Наконец он оказался в зловонной мгле, только сейчас тут не горело ни одной, даже самой тусклой свечи. Приходилось полагаться лишь на собственную память.

Дьюранд молился. Он перечислил все Силы Небесные, умоляя, чтобы они не разлучали его с Дорвен. Чтобы ока оказалась где-нибудь там, во мраке, живая и невредимая. Чтобы он не потерял ее.

Когда Дьюранд рыскал во тьме, кругом царило такое безмолвие, что шум битвы словно бы последовал за ним вниз — гнусный шепоток, то надоедал ему, пока он уходил все дальше и дальше в жуткие развалины подземелья. Но Дьюранд не мог оставить Дорвен, хотя и чувствовал, как стремительно ускользает время.

Наконец, в третий или четвертый раз пересекая черную яму, он услышал слабое прерывистое дыхание. Еле различимый звук подействовал на него, как удар грома.

— Дорвен? — позвал он, нашаривая дорогу в пространстве перед алтарем. Вот среди тьмы, на груде черных перьев, забелели бледная кожа и светлая рубашка девушки. Дьюранд рухнул рядом с ней на колени.

— Они мертвы, — сказал он. — Грачи. И Паладин. Морин — твой брат — жив. Дорвен?

Дыхания не слышалось.

— О нет! Нет!

Наскоро осмотрев возлюбленную, он не обнаружил на ее теле никаких видимых повреждений. Приподняв ей голову, попытался взглянуть на веки, но ничего не получилось.

Дьюранд, весь измазанный, пахнущий смертью, склонился к лицу возлюбленной — достаточно близко, чтобы поцеловать ее. Он должен почувствовать ее дыхание! Должен знать.

— Владыка Небесный, не отнимай ее у меня! Оставь ее мне!

Он все еще не был уверен, дышит ли она.

— Дорвен? Умоляю…

Веки девушки затрепетали.

— Ох!

— Дорвен? О боже!

Дьюранд на радостях так стиснул возлюбленную в объятиях, что она едва осталась жива, — можно было и дюжину здоровых мужчин задушить. Она легонько пошевелилась в его объятиях… И этого было довольно, чтобы он напрочь забыл обо всех клятвах, которые давал. Дьюранд припал к ее губам и целовал так глубоко и так страстно, что во всем мироздании не осталось для него ничего, кроме этой девушки, ее живого тела и предательского ликования в бушующей крови.

В конце концов Дорвен все же уговорила отпустить ее.

— Они исчезли. Утраченные. Птицы. — Да.

Это по крайней мере было чистейшей правдой.

Когда Дьюранд, потный и дрожащий от напряжения, ворвался в конюшню, там обнаружилась лишь костлявая серая кляча. Внезапно почуяв запах смерти и невыносимую вонь, она принялась брыкаться и лягаться. Но Дьюранд не мог нести и Дорвен, и ее брата, а значит, у кобылки не было выбора.

— Снова эти стены, — пробормотала Дорвен.

Дьюранд посадил ее — легкую, как крольчонок, — позади седла, а ее изможденного брата перевесил перед собой.

— Твой отец должен увидеть сына, — промолвил Дьюранд, пришпоривая кобылку и пуская ее галопом во двор. Последним, кто проходил этим путем, был Радомор.

Когда впереди показались ворота цитадели, Дорвен ухватилась за рубаху Дьюранда.

— Что ты собираешься делать? — Она живо вспомнила мощную решетку из железа и дуба, каменные сторожевые башни, что поднимались даже выше самих стен. — Они же тебе ни за что не откроют!

Но сердце Дьюранда так и пело. Он все пришпоривал и пришпоривал кобылку, заставляя ее лететь все быстрее. Привратники замялись в недоумении при виде всадника, скачущего из цитадели. Он представил, как же сейчас выглядит: весь окровавленный, скрюченный, в грязи и копоти, в жалком тряпье. Глаза его вспыхнули, обломанные зубы сверкнули в улыбке.

— Дьюранд! — продолжала теребить его Дорвен. Он лишь усмехнулся, надеясь: мерзавцы на воротах решат, что это дьявол или гонец, — и пропустят его.

Когда краденая серая кобылка, высекая копытами искры, помчалась по мостовой, часовые спохватились и бросились к решетке. Но ворота стояли настежь, и, вылетев на пустынную улицу следующего яруса, Дьюранд возблагодарил Создателя.