Кэролайн Черри - Врата Изгнанников

Еще один взгляд на пленника: тот лежал на боку, глядя на них с такой тоской и отчаянием, что Вейни почувствовал его взгляд на себя даже когда отвернулся и опять посмотрел на завтрак.

— Я присмотрю за ним, — недовольно прошептал Вейни, когда Моргейн подошла к костру. Он нацедил чай в их самую маленькую кружку, которую завернул в кусок материи, чтобы сохранить его теплым, потом взял лепешку и кусок бекона и завернул их в скатерть, пока Моргейн садилась, чтобы поесть. — Ешь быстрее, — сказал он, — пока не остыло.

Когда Вейни подошел к пленнику, лежавшему между корней деревьев, тот поглядел на него совершенно осмысленным взглядом. Совершенно осмысленным взглядом очень несчастного и очень голодного человека, который надеется, что еда, наконец, пришла к нему. — Я развяжу тебе руки, — сказал Вейни, садясь на корточки рядом с ним. Он аккуратно поставил еду на мертвые листья лесной поляны. — Но не твои ноги. Только попробуй развязать их, и я остановлю тебя. Ты понял меня? В силу необходимости я доверяю тебе, и думаю что ты можешь ждать как цивилизованный человек. — Он говорил на кел, слова не слишком легко выходили изо рта. Он даже не был уверен, что слушатель понял его. — Ты согласен? Или я заберу еду обратно?

— Еда, — сказал мужчина слабым каркающим голосом. — Да.

— Согласен?

Кивок головы, обеспокоенное дрожание губы.

Вейни положил пленника лицом вниз и аккуратно развязал узлы на руках. Мужчина только глубоко вздохнул и какое-то время лежал лицом вниз, держал руки сзади, как человек, у которого после тяжелой ночи закостенели руки и плечи.

— Он стал спокойнее, — сообщил Вейни Моргейн на родном языке, когда сел завтракать рядом с ней. Он взял стакан чая и посмотрел на свои руки, там, где он случайно коснулся мужчины. На них задержалось ужасное зловоние: человек был грязен до невозможности; Вейни не мог есть, пока не пошел к ручью и не вымыл руки.

Бекон пришлось греть заново: Моргейн положила его среди углей, вместе с чаем, который теперь стал горьковат. Он выпил и скривился.

— Я должна поговорить с ним, — неуверенно сказала Моргейн.

— Нет, — ответил он. — Не должна, пока. Я сам займусь им: суну его в реку прежде, чем солнце поднимется достаточно высоко, и, клянусь, он будет намного чище, когда ты захочешь поговорить с ним.

— Я хочу, чтобы ты поговорил с ним.

— Я?

— У тебя это получится лучше.

— Да, но-

— Нет?

— Хорошо, я могу. — В последнее время она редко просила его сделать что-нибудь трудное: и он решился выполнить ее просьбу, как бы противна она не была, прямо как неразбериха в его голове. — Только—

— Только?

— Он может солгать мне. И как я узнаю? Как я узнаю, говорит он мне правду или лжет? Я не умею распознавать ложь в чужих словах.

— Ты что, собираешься обсуждать мои решения?

— Я не говорил.

Моргейн улыбнулась, легкий изгиб рта, серые глаза вспыхнули. — Ты человек и мужчина, он человек и мужчина. Вот что правда. Я ни то и ни другое; поэтому я не та, кому он поверит. Нет. Узнай, что привело его сюда. Обещай ему то, что ты можешь пообещать. Только… — Она вытянула руку и коснулась его ладони. — Мы не можем освободить его. Не сейчас. Ты знаешь, что я могу ему дать, а что нет.

— Знаю, — сказал он, и подумал, что давным-давно выбрал дорогу, которая привела его сюда — и еще внезапно подумал, как много стран проклинают Моргейн из рода Кайя за те смерти, которые она им принесла. Всю свою жизнь он пытался быть человеком чести и не лгать.

Но он выбрал идти с ней.

Когда Вейни вернулся к мужчине, тот сидел, опираясь спиной о дерево, и глядел на него намного более настороженно, чем раньше, глаза следили за каждым движением — грязная жалкая фигура, вот кем стал их гость при свете дня, с носа на белые усы падали капли крови, катились вниз на всклоченную бороду, на лице грязные разводы и шрамы, высохшая кровь на волосах и виске — напоминание о предыдущей ночи, решил Вейни. Скорее всего этим утром болели и руки пленника.

Но развязывать свои лодыжки он не стал. И съел каждый кусочек лепешки и бекона, вплоть до последней крошки. И что-то еще было в его лице, как если бы съев завтрак он почувствовал, что есть на что надеяться, хотя по-прежнему сильно сомневался в этом.

— Я расскажу тебе, — сказал Вейни, садясь на корточки перед ним и кладя руки на колени, — кто я такой. Я не держу на тебя злобы. Человек в темноте и охваченный лихорадкой — может делать самые странные вещи. Я думаю, что прошлой ночью все так и было. С другой стороны если ты выкинешь еще какую-нибудь глупость, которая будет грозить моей госпоже, я не колеблясь сломаю тебе шею. Ты понял меня?