Джо Уолтон: Среди других

– Делай, будь вместе, – сказал Глорфиндейл. – Останься.

– Нет! – сказала я. – Мне не этого надо. И вам тоже. На полпути, – так ты сказал на Хеллоуин. Так я и тогда могла бы, если бы захотела.

– Останься. Исцели. Соединись, – повторял Глорфиндейл.

Фейри-старик коснулся моей палки, и она стала ножом, острым деревянным ножом. Он показал, будто втыкает его мне в сердце.

– Нет! – вскрикнула я и выронила его.

– Жить, – сказал Глорфиндейл. – Среди. Вместе.

– Нет! – Я стала отступать от ножа, медленно, потому что он, конечно, был моей палкой, а без нее я быстро двигаться не могла. Мор подобрала ее и протянула мне.

– За смертью, – сказал старик. – Жить среди, становиться, сливаться. Вместе. Исцеленными. Сильными, достигшими, любящими, навсегда спасенными, навсегда сильными, вместе.

– Нет, – уже спокойнее повторила я. – Послушайте, я не этого хочу. Той зимой – может быть, сразу, как это случилось, но теперь нет. Мор знает. Глорфиндейл знает. Я ушла дальше. Многое произошло. Я изменилась. Может, вы видите во мне отломанную половинку пары и моя смерть кажется вам средством связать разорванные концы и укрепить связь с реальным миром, но для меня все по-другому. Не теперь. У меня есть дела.

– Делаешь так делай, – сказал он, и на этот раз я не услышала в его словах поддержки. – Помогай. Соединяйся. Действуй.

Мор держала нож острием ко мне. Кругом были фейри; осязаемые, материальные фейри теснили меня к ножу. Я знала, что и нож материальный. Я на него не одну неделю опиралась. Я установила с ним магическую связь, а он со мной.

– Нет. Не хочу, – настаивала я. – Немного крови и волшебства, чтобы помочь Мор, помочь вам, если вам это поможет, – да, на это я согласна, но не на смерть.

Что подумает Вим? Хуже того, что подумает тетушка Тэг, которая понятия не имеет о фейри, которая решит, что я просто ушла в горы, не сказав ни слова, и покончила с собой? А как же Даниэль?

– Не могу, – сказала я.

Я хотела отступить, но они сомкнулись вокруг меня, теснили к ножу.

– Нет, – твердо повторила я.

Они обступили со всех сторон, и нож был близок, как никогда, и нож хотел моей крови, моей жизни, искушал меня стать фейри. Стань я фейри, я бы всегда различала ткань волшебства. Не будет больше боли, не будет слез. Я пойму магию. Я буду с Мор, я буду Мор, мы будем одной личностью, соединимся. Но мы никогда на самом деле не были одним человеком, и это все решило. Я попятилась на шаг и заговорила как могла спокойно:

– Нет. Я не хочу быть фейри. Не хочу соединяться. Я хочу жить и быть собой. Хочу вырасти в мир.

Спокойствие помогало, как помогает Литания против страха, потому что магия иногда использует страх. А отвергнув их предложение всем сердцем, я стала еще сильнее, потому что магия использовала еще и ту часть меня, которая хотела стать фейри – всегда этого хотела.

Передо мной была Мор, был нож, а позади пруд. И вокруг стояли фейри. Я протянула руку к ножу. Что бы в нем ни заключалось еще, он был деревянным, а дерево любит гореть, гореть – закон для дерева, в нем скрывается огонь – огонь солнца. Солнце садилось, но дерево вспыхнуло пламенем, и я была пламенем, я была пламенем, заключенным на миг в собственном облике, а потом я стала огромным пламенем. Эта земля знавала пламя. Здесь горели адские огни, здесь перерабатывали в паллеты уголь из копей, лишая его дыма и яда. Уголь хотел гореть, он даже лучше дерева знал огонь. Фейри разбежались от меня, все, кроме Мор, которая держала горящий нож и через него была связана со мной. Мы стали двумя зеркальными образами пламени.

У меня не было дубового листа, и рядом не оказалось двери в смерть, но я была огнем, и она была огнем, и я знала порядок, и я любила ее. Она не была мной, но была в моем сердце и всегда будет.

– Держись крепче, Мор, – сказала я, и она, хотя и была пламенем, улыбнулась настоящей, своей улыбкой, улыбкой, которой улыбалась рождественским утром, когда бабушка была жива и чулок с подарками ждал, когда же в него заглянут. Я открыла пространство между пламенем и местом смерти в порядке вещей и забросила ее туда вместе с ножом, а потом закрыла и осела наземь, притушила огонь, возвращаясь в свое обличье. Я все еще горела, все еще пылала, но знала, как перестать, как вернуться в плоть, которой была. Проще было бы забыть, утонуть в преображении. Я потянулась к плоти, и с плотью пришла боль. Я даже не обожглась, но нога отказывалась принять мой вес.

Фейри пятились, но все еще окружали меня. Глорфиндейл смотрел горестно, а старик сердито.