Олег Дивов: Стрельба по тарелкам (сборник)

РУХ: По-моему, он именно это и говорит!

МИНАКОВ: Я этого не говорил.

РУХ: Олег, он это говорил?

РЫЖЕНКОВА: …фантдопущение это достаточно весомый объект в произведении, но не самоцель. Это просто одна из составляющих частей.

ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Не объект, а инструмент писателя.

РЫЖЕНКОВА: …но мы не можем выкинуть это фантдопущение и поставить другое, и, типа, ничего не изменится. Будет абсолютно другое произведение. Фантдопущение это просто составляющая произведения, не самая главная, не ради него все пишется, но без этого не будет этого произведения совершенно…

ГРОМОВ: Будет другое, не менее интересное.

ДИВОВ: Значит, все-таки мы вольно-невольно выходим на полигонный такой пример… Что, Света?

СВЕТЛАНА ПРОКОПЧИК: Ребята, а вы так уверены, что без фантдопущения нормальная книга развалится?

ЛОГИНОВ: Нормальная фантастическая книга развалится!

ПРОКОПЧИК: Ребята, «Гамлет»!

МИНАКОВ: Это не фантастическое…

РУХ: А тень отца Гамлета? Реализм, да?

ЛОГИНОВ: По тем временам – да!

ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Кстати, есть мнение, что тень отца Гамлета была инсценировкой, которую устроил Горацио в компании стражников. Никаких проблем. Спектакли тогда чудесные были.

ПРОКОПЧИК: Вся история сохранилась бы.

ДИВОВ: Без тени отца Гамлета «Гамлет» – в порядке?

РУХ: Нет! Без тени отца Гамлета «Гамлет» уничтожается, это «смыслообразующее фантдопущение», как любит говорить Игорь. Я могу это обосновать?

ПУБЛИКА: А кто тогда Гамлету раскроет глаза?

РУХ: В том-то и дело, отец – это был единственный человек, которому Гамлет поверил бы.

ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Хорошо, Йорик остался жив и ему рассказывает.

ДИВОВ: Дайте Игорю ответить!.. Хорошо сказал, кстати, веско сказал.

МИНАКОВ: Правильно Аракдий говорит, без отца все разваливается. Но отец мог, например, Горацио оставить записку. Не сразу умер, оставил записку.

РУХ: Ты гонишь.

МИНАКОВ: Убрали – все работает, вся трагедия сохраняется.

ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Находят записи отца…

МИНАКОВ: Это не фантастика, потому что можно изъять фантдопущение без особого вреда для текста.

ДИВОВ: Ребята, не кричите. Ника, пожалуйста.

Ника Батхен: «Таис Афинская» – это фантастика?

ОЛДИ (хором) : Нет. Нет.

РУХ: Ефремов, вон из фантастики! Сейчас выгоним из фантастики всех, кроме Минакова, и он будет счастлив!

ДИВОВ: Значит, вольно-невольно, уже прямые запросы из зала идут – вернуться к затравке, к тому, с чего все, собственно, началось и о чем сейчас Игорь сам забывает. Мне очень жаль, что здесь нет Глеба Гусакова, потому что его бы я с удовольствием расспросил на эту тему. Игоря просто не хочется подставлять, но так или иначе… Вся эта бодяга началась после того, как появился «Десант на Сатурн»…

РУХ: Олег, давай не будем об этом.

ДИВОВ: …и его начали ругать. И в ответ соавторы начали говорить – ребята, книгу надо перечитать, вы не увидели, как мы туда насовали и того, и этого, и пятого, и десятого. Потом начали апеллировать к Антону Первушину, который иногда приходил и защищал их, а иногда не защищал… Но вот этот вопрос о ценности фантдопущения при разборе текста…

РУХ: Ну, Олег, ну не надо…

ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Аркадий, не перебивай ты каждого говорящего.

ДИВОВ: …для оценки текста, этот вопрос поднялся на живом примере. На готовом тексте. Когда появился текст, который стало можно так оценивать и, самое главное, захотелось, чтобы его оценивали именно так, тут все и началось, до этого все было тихо. Я сейчас не говорю ни слова о качестве «Десанта на Сатурн», но тем не менее вот у нас был пример, когда люди просили, чтобы текст оценивался комплексно. Чтобы его рассматривали не просто как литературное произведение, а как научную фантастику. Это неоднократно звучало: «Ну ты ж его невнимательно прочитал, ну там же та-акое!» А сейчас ты, Игорь, между прочим, говоришь – нет, не обязательно, можно и без этого…

ЛОГИНОВ: Можно мне вякнуть? Тут такой вот маленький момент как раз по данному конкретному «Десанту на Меркурий»…

ПУБЛИКА: На Европу!

(Смех.)

ЛОГИНОВ: Хорошо. Пока авторы писали свое произведение, вы, читатели, где-то занимались своими делами, авторам не мешали, вы вообще не знали, что это произведение пишется. Поэтому авторы могли в свое полное удовольствие написать все, что считали нужным, так, как считали нужным. И если вдруг после того, как авторы это сделали, выясняется, что не понимают их, то виноваты в этом авторы, а не читатели. (Аплодисменты.) Объяснять задним числом – самое бессмысленное дело. Когда мне кто-то говорит – а вот ты здесь как-то не так, – я отвечаю: ну, значит, так получилось. А кричать: вы недопоняли, перечитайте, да еще с заранее данной установкой, это ложный момент. Так что именно конкретный пример, с которого пошла вся дискуссия, оказывается очень неудачным. Но если по этой причине обрезать начало дискуссии, мы остаемся без примеров, мы не видим блока произведений, массива произведений, которые шли бы от «научности». И значит, «научность», вот совершенно логично Олди объяснили, это инструмент. Кто-то сказал, это еще один метод. Еще, еще, еще. Но это никак не самоцель и не самоценность. Всё. Я сказал.