Екатерина Хайрулина - Игры в вечность

песнь об Атну, царе Аннумгуна

– Зачем тебе это, Златокудрая?

Он приподнялся на выпрямленных руках, все еще легко прижимая ее к смятой постели, она прерывисто дышала, сейчас уже едва заметно, и блаженная расслабленность еще не успела покинуть тело… волосы в беспорядке разметались по подушке. Ей было хорошо, очень хорошо, и было бы лучше, если бы царь ничего не спрашивал сейчас, просто сделал как она хочет.

– Зачем тебе это? – спрашивал он.

– Разве моего слова не достаточно, милый? – она попыталась улыбнуться.

– Нет. Я хочу знать.

Он хочет знать? Лару с недоумением заглянула в серые глаза царя, и глаза вдруг оказались совсем рядом, только что бушевавшая страсть сошла пенной волной, лишь сухой песок… серый лед. «Зачем?» – говорили глаза. Так царь, наверно, смотрит на своих рабов… или врагов? Вдруг стало страшно, Лару едва удержалась, чтобы не дернуться, попытаться вырваться из его рук. А смогла бы? Вырваться? Она, Златокудрая богиня, из рук человека? Лучше даже не думать.

Она любит его? Сложный вопрос. Она просто чувствует себя женщиной рядом с ним, обычной, слабой женщиной, готовой на все. Сама пугается этого чувства, прячется за божественной мишурой, требует подвигов. Зачем?

– Я так хочу, – твердо сказала она.

Губы царя тронула легкая улыбка, глаза неожиданно потеплели. Он понимал все куда лучше, чем ей бы хотелось.

– Я не мальчик, которого можно легко послать на подвиги, исполнять любую прихоть, – сказал он.

Не мальчик, – царь Аннумгуна, Атну ясноглазый. А ведь она помнит его мальчиком, ребенком. Удел и кара богов – помнить все. Она помнит его угловатым, порывистым подростком, трепетным юношей, который целовал землю у ее ног, самозабвенно глядя в глаза, словно преданный пес. Когда же мальчик вырос? Стал мужчиной, суровым, жестким, резким… нет, резким не с ней. Требовательным. Когда он изменился? Какой Атну ей нравится больше? Тот или этот? Сердце в ответ забилось, истекая горьковатым, душистым хмелем. Этот.

– Ты хочешь поторговаться, мой царь?

О, как бы она хотела поторговаться! Хотела и одновременно боялась, ведь это было бы так легко, она бы дала ему все! Ему, своему царю. Это поставило бы все на свои места, сделав простым и ясным. Игрой, и больше ничем. Но только если он начнет торговаться сейчас, это будет уже не тот царь, не ее, чужой. Даже не прежний мальчик. Если начнет торговаться – тот, ее царь, уйдет навсегда.

А взамен? Станет мелочным, хитрым старым царьком? Нет, конечно не так… не так скоро? А ведь однажды он действительно состарится, сморщится, поседеет, ослабеют руки и выпадут зубы. Она увидит все это, как видела не раз. Он изменится, люди меняются… Сможет ли она вот так же быть рядом с ним, что бы не случилось? Вряд ли. Зачем врать? Она найдет себе нового, молодого царя, который будет преданно заглядывать в глаза и вилять хвостом. Так может лучше сейчас, честнее? Поторговаться с ним, пообещать… чего ему обещать?

– Нет, моя богиня, – шепнул он, – я не стану торговаться с тобой, я сделаю это просто так, для тебя. Но я хочу понимать: что я делаю и зачем. Зря она затеяла это.

Ведь так нельзя! Он хочет?! Какое право он имеет хотеть, что-то требовать от нее?! Она богиня, она имеет права без объяснений.

Лару все же дернулась, глупо, словно девчонка, попыталась вырваться, вскочить на ноги, обрушить на строптивого царя весь свой божественный гнев, но натолкнулась на серые спокойные глаза. Замерла, прикусив губу. А царь потянулся к ней, поцеловал, и долго смотрел, улыбаясь, осторожно гладя жесткими шершавыми пальцами по щеке. Моя богиня, говорил он. Моя. Кто другой бы посмел? Его богиня!

Мелкие морщинки уже начали появляться у глаз, делая взгляд пронзительней и резче, на висках пара ранних седых волос, кожа потемнела от солнца, обветрилась… не мальчик, нет, давно не мальчик, такого не пошлешь… и плевать ему, что она богиня, а он всего лишь человек. Боже! неужели она такая старая? Триста лет!

– Это игра, – губы шевельнулись почти сами, плохо понимая кому говорят и зачем, неумело оправдываясь, – игра и больше ничего. Почему ты не хочешь…

Лару старательно обвела в кружочек еще один город, повернулась и показала Думузи язык.

– Еще один! – победно провозгласила она. – Майруш! Итого – четырнадцать городов с храмами! А у тебя только пять осталось!

– Ру, ты слишком серьезно к этому относишься, – пожал плечами Сребророгий месяц-Кунан с соседнего дивана.

– Как раз наоборот, слишком не серьезно, – буркнул Думузи.