Екатерина Хайрулина - Игры в вечность

Наших на Айдарике – полторы сотни солдат, простых солдат, у которых как правило что-то не задалось, вроде меня. Нас отослали подальше, чтоб не мешали. Хайдаров – вдесятеро больше, пастухов. Вот таких же босых, прокопченных на солнце пастухов, командовавших войсками под каким-нибудь Элоем. Я только потом узнал – что здесь за пастухи. Я видел, как Джаш уезжал иногда на год-два, и возвращался с новыми шрамами. Не он один уезжал. Все они знали, что так будет. Они ждали.

А Аннумгун не ждал, решив когда надо – просто прислать корабли. Мы здесь – так.

– Цыпа-цыпа-цыпа.

Сижу у реки, кормлю демонов свежей сладкой булкой. Они крутятся, удивленно поглядывая на меня бусинками глаз – вечер ведь, а я с угощением пришел. Надо с утра. Но они не отказываются. Рожки мохнатые, бока пятнистые… Тонкие желтые листочки несутся мимо. Шаги за спиной. Не хочу оборачиваться, не хочу знать.

– Менкар…

Джаш хочет что-то сказать, но у него не выходит, он тяжело пыхтит и садится рядом.

– Наши там… – пробует снова, но голос подводит. Я не тороплю. Наверно, я и так все понимаю, мне не нужны его слова.

Ему тоже тяжело. Ему за пятьдесят, и седина в волосах. И он мой друг, уже много лет.

Но старый шамшер висит на боку. Я хорошо помню эту саблю, ее узкий клинок, ее удобную рукоять с темляком, ее ножны из черешни, покрытые мягкой кожей – однажды я держал ее в руках – такое сложно забыть. Она умеет лишь побеждать и не знает пощады в бою. Джаш готов. Джайаруш. Он воин. Нет, он – бог войны! Он победит, иначе и быть не может. А я… Я хранитель маяка. Указывающий путь. Я вздыхаю.

– Тебе лучше уехать, – в конце-концов говорит он. – Когда придут ваши корабли, я буду убивать каждого аннумгунца, что ступит на нашу землю.

– Я больше не аннумгунец, – говорю я.

– Ты хочешь перейти на нашу сторону? Его глаза впиваются в меня, пронзая насквозь.

– Нет, – говорю я, – не хочу. Глаза чуть теплеют.

– Это хорошо, – говорит он. – Иначе я бы перестал тебя уважать. Я бы и сам перестал. Стар я для этого.

Тихо так. Небольшая заводь, вода словно зеркало, и облака в ней плывут так же неспешно, как и наверху. Вот еще тонкокрылая стрекоза пронеслась, едва не задев плечо. Демоны осторожно поглядывают на меня с глубины.

– Твои сыновья с нами, – говорит Джаш, смотрит в сторону. Я киваю. Я всегда знал, что так будет.

– Ты уедешь?

– Наверно уеду, – говорю я.

– Надо бы уехать, – говорю я. Вздыхаю, оглядываюсь по сторонам.

– Нет, я останусь, – говорю наконец. Джаш смотрит на меня, качает головой. Он тоже всегда это знал.

– Ну, как я уеду? У меня ведь дом, жена, дети… внуки уже… Куда мне уезжать?

Я бы уехал, если бы был один. Я бы уехал, будь у меня другая жена. Я уже не молодой, хромой хранитель маяка, меня бы отпустили. Зачем я им? И я бы вернулся домой. Теперь не вернусь.

– Ты будешь стоять в стороне и смотреть, кто победит? Вопрос? Усмешка?

Маленький тихий остров, совсем маленький и совсем тихий. Пусть бы так было всегда. Пусть будет.

Ты же сам учил меня, син-эке – главное верить. Ты всегда верил в победу, и всегда побеждал врагов. И воины твои не знали страха, и рука твоя не знала усталости. Я давно уже верю только в тишину и покой.

Тихо… осенний туман медленно подбирается к Айдарике. Иди скорей. Иди сюда. Я встал тогда, пошел. Затушил маяк.

– Без маяка в тумане им не найти остров! – сказал громко. От всего сердца сказал. Я знал, что так будет. Надо мной смеялись. Долго смеялись. Пять лет смеялись, потом надоело. Это мой маяк. И его бог. Он укажет путь, и он не пустит. Я так сказал.

Кораблей не было. Вообще. Ни одного больше. Даже старого Агги я больше не видел… что ж, я сам хотел. Говорят, Айдарика просто исчезла, остался только туман.

Еще говорят – в тумане видели огромных рогатых демонов с пятнистыми боками. Они жутко воют из глубины, пугают, плещутся в волнах. И корабли осторожно проходят мимо. Прости, Джаш, ты больше не попадешь ни на одну войну. Я так решил. Я решил остаться.

Только поля, усыпанные стадами лохматых коз и каменистые склоны, поросшие багряником, еще желтоглазые кувшинки и пугливый ракитник, дрожащий на ветру. А я сижу по вечерам на причале, где раньше стояли корабли.

– Цыпа-цыпа.