Дэвид Геммел - Призраки грядущего

Таргон насмешливо улыбнулся молодому офицеру.

«Надеюсь, с тобой будет повеселее, чем со стариком», — сказал он. Чареос не ответил. Не сводя своих темных глаз со смуглого лица Таргона, он вынул из ножен взятую взаймы шпагу. «Что, мальчик, страшно? — спросил Таргон. — И не зря».

Регент поднял руку. Бой начался, и удары с обеих сторон посыпались градом. Чареос в первые же мгновения понял, что противник сильнее его, но не утратил спокойствия. Он знал, что рано или поздно его клинок отыщет брешь и пронзит тело противника. Бойцы метались по всему двору, сверкая оружием на утреннем солнце. Шпага Таргона трижды задела Чареоса — два раза руку у плеча и третий щеку. Тонкая струйка крови стекала на подбородок, но Таргон никак не мог улучить момент для смертельного удара. Он начал терять терпение и атаковал все яростнее, но его юный соперник каждый раз отражал его натиск.

Вспотевшие бойцы разошлись после очередной атаки. «Долго же ты собираешься умереть, мальчик», — сказал Таргон. Чареос улыбнулся и ответил: «Ты дерешься, как надирская тетка». Таргон побагровел и снова кинулся в атаку. Чареос отразил удар, изогнул запястье и пронзил Таргону правое плечо, повредив мышцы, связки и сухожилия. Таргон выронил шпагу, и впервые в его светлых глазах появился страх. Несколько мгновений Чареос стоял, глядя на него, потом со свистом взмахнул шпагой и рассек противнику горло.

Боец регента пошатнулся, схватившись рукой за рану. Кровь хлынула между пальцев, и он упал на колени. Чареос поставил ногу к груди умирающего и пинком швырнул его на спину. Среди зрителей воцарилось молчание. Затем регент позвал Чареоса к себе, а к Таргону поспешили пажи, силясь остановить кровь.

«Ты лишил его не только жизни, но и достоинства», — сказал регент.

«Если бы я мог, ваше высочество, я бы последовал за ним в ад и убил его душу», — ответил Чареос.

В тот же день он пришел на могилу Атталиса.

«Ты отомщен, мой друг, — сказал он. — Он умер так же, как и ты. Не знаю, важно ли это тебе, но я помнил твои уроки и не позволил ненависти овладеть мною. Мне кажется, ты гордился бы этим. — Чареос умолк, и его глаза наполнились слезами. — Ты был мне отцом, Атталис. Я не успел сказать тебе, как много ты для меня значил, и поблагодарить тебя за твою дружбу и поддержку. Я делаю это теперь. Покойся с миром, друг мой».

Четверть века спустя, около хижины Финна, Чареос, Мастер Меча, заново оплакивал старика, а с ним крушение своих надежд и мечтаний.

Атталис всегда говорил, что когда-нибудь они вернутся домой и вернут себе все, что потеряли. Оставшись один, Чареос рассмотрел эту мечту в холодном свете рассудка — и безжалостно отрекся от нее.

Чареос, Мастер Меча, отер глаза краем плаща.

— Что бы ты сказал о том, что мы задумали, Атталис? — прошептал он. — О поисках дочери свинопаса? Я прямо-таки слышу твой смех.

Он вернулся в хижину. Огонь в очаге угасал, но было тепло и уютно. Киалл и Бельцер спали у очага, Маггриг — на кровати у дальней стены. В задней комнате горела лампа. Чареос заглянул туда. Финн сидел с ногами на верстаке, обстругивая перья для новых стрел.

— Не спится мне что-то, — сказал Чареос, садясь напротив охотника.

Финн опустил ноги на пол и потер глаза.

— Мне тоже. К чему бы это?

Чареос пожал плечами. При свете лампы Финн казался старше — лицо его словно вырубили из тикового дерева. Глубокие тени скрывали глаза и шею, серебряные нити выделялись в лохматой бороде.

— Кому как не тебе вкушать покой, дружище? — сказал Чареос. — Здесь, в горах, ты вольная птица, и земли у тебя побольше, чем у иного короля.

— Для мальчика это не жизнь, хотя он не жалуется.

— Твоему мальчику добрых тридцать шесть годков. Если ему не по душе такая жизнь, он достаточно взрослый и достаточно мужчина, чтобы сказать об этом прямо.

— Возможно, — задумчиво протянул Финн. — А быть может, нам и впрямь пора сдвинуться с места.

— Такой красоты ты нигде больше не найдешь, Финн.

— Знаю, — буркнул охотник, — но суть не в этом. Я чувствую, что старею, Чареос. Кости зимой так и ломит, да и глаза уже не те. Моя смерть не за горами. Я не хочу, чтобы... Маггриг оставался здесь один. Сам я не слишком жалую людей. Скверное, наглое отродье — только и на уме у них что воровство, ложь да клевета... Но это я — а Маггриг, он ладит с ближними, любит общество. Пора ему сызнова научиться жить с людьми.

— Подумай еще, Финн. Здесь ты счастлив.

— Был счастлив. Но ничто не длится вечно, Мастер Меча. Ни жизнь, ни любовь, ни мечта. Надо признать, что я получил от всех трех больше, чем мне причиталось, и удовольствоваться этим.