Мария Семёнова - Ошибка 2012. Джокер

Сзади, в багажном отсеке, коротко вздохнул Шерхан. Оксана рассиропилась окончательно, выта­щила вторую баночку и протянула Наливайко.

— Может, дадите от нас своему малышу? Он у вас кошачий корм ест?

— Ещё как,— улыбнулся профессор. Вытряхнул «Ваську» на ладонь и протянул азиату: — На вот тебе от Тихона На брудершафт.

Джип тем временем проплыл по оврагу, легко форсировал косогор и, рассекая плотную водяную завесу, с рыком выкатился на берег Чёрной речки. С этого места можно было разглядеть Глуховку. Странное дело, но там грозы не было. Над дерев­ней висело нечто вроде «глаза бури». По периметру деревни полыхали молнии, а на единственной по­росшей лебедой улочке светило солнце, чирикали во|юбьи и, наверное, гудели в поисках нектара пчёлы...

— Ну дела, - удивился Фраерман и покосился на Никанора.— Ну что там немцы, не отстали? Едут ещё?

— А куда им деться из нашей-то колеи? — усмехнулся тот. — Вон тянутся малой скоростью. Как есть фашисты — слепят дальним.

— Это они, Никанор, со страху, — ответил Фраер­ман. — Терпи, казак, уже, считай, приехали. К празд­ничному обеду в честь дорогих гостей...

— В гробу я видел этих гостей, — буркнул Ни­канор. — В белых тапках. Дед мой, Савелий Петро­вич, был «автоматчиком»', прошёл всю войну. Где- то под Берлином лежит... Мне с этими пидорами за один стол в падлу садиться. Вот.

В это время оказалось, что «око бури» захваты­вало кусочек берега, противоположного глуховско- му. «Хаммер» внезапно выкатился из дождя, попав на совершенно сухой кусочек дороги.

Фраерман даже не особенно удивился, заметив стоявшую возле дороги ничуть не вымокшую ста- руху.

— Здорово, Ерофеевна! — громко окликнул Мат­вей Иосифович, высунувшись в окно. — К мостику подвезти?

— А ты, смотрю, встретил своих гостей забугор­ных..— одобрила Ерофеевна, изобразила неглубокий скрипучий поклон — и вдруг заулыбалась, обрадо­валась: увидела Варенцову. — Здравствуй, девонька, здравствуй, желанная! — Дотянулась в окошко, лас­ково тронула иссохшим пальцем за плечо. — Как жи- вешь-можешь-то? Никто не забижает?

Оксане вдруг показалось, что это её собствен­ная бабушка вернулась из невозвратного далека и разговаривает с нею душевно, как некогда в дет­стве.

— Здравствуйте, бабуленька,— обрадовалась она. — За заботу спасибо. А обижать — нет, никто не оби­жает...

— Ну вот и ладно, желанная, вот и ладно, — за­кивала Ерофеевна. Потом заглянула Варенцовой в глаза, — Я вот тебе боты-чоботы принесла. Хорошие боты-чоботы, проверенные, на строчёной стельке. У нас тут от хляби-сырости деться некуда, болота кругом...

— Докнерветтер! — донеслось со стороны <���БМВ». Похоже, Отто был недоволен задержкой. — Цум той- фель! Катцендрейк!

— О, швайн, руссиш швайн... — вполголоса под­держала соратника доктор Киндсрманн, однако свою мысль до конца выразить не успела.

С другой стороны «Хаммера» из ольховых кус­тов вышел кузнец.

— Ну, спасибо, сосед, уважил, удружил, — с чув­ством поблагодарил бородач Фраермана. Мельком глянул на Отто, державшегося за пояс штанов, хмыкнул, кивнул, повернулся идти и... напоролся на разгневанную Ерофеевну.

— Ты! Ты чего припёрся сюда? — странно и очень нехорошо улыбнулась она — Почто Черту переступил? Мне что, Ниловну кликнуть и сделать как тогда?

Говорила она ласково, тихо, с какой-то жуткой доброжелательностью, но на всех, кто слышат, на­пала какая-то безотчётная тревога

— Не надо Ниловну, не надо, — побледнел куз­нец. — Каюсь, промашка случилась, виноват, больше не повторится...

— А знаешь, почему я терплю тебя, сосед? — сно­ва улыбнулась Ерофеевна причём ещё более страш­но. — Не знаешь, так я тебе скажу. Тебя убрать, гак на твоё место другая харя сразу объявится, ещё бо­лее, чем твоя, на жопу похожая... Ну всё, антихрист, изыди. утомил!

Кузнеца точно ветром сдуло. Старуха же, сразу подобрев, повернулась к Оксане.

— Вишь, боится, уважает, — сказала она - По- - мнит, как мы с Ниловной-то ему тогда бородёнку ополовинили, точно Давидка-иудей неугодным К Тот ведь чуть что — кого под пилы, кого под мо­лотили, чтоб неповадно было по пустякам бало­вать... Только здесь у нас свои Палестины, да и мы, чай, не Давидки. Чтобы кого под молотилы, да ни в жисть... — Старуха осуждающе покачала головой и вынула руку из-за спины. — Вот, девонька, кото­мочка тебе, а в ней те самые боты-чоботы, прове­ренные, на стельке строчёной... Носи, желанная, на здоровье.

Объёмистая грязная котомка здорово напомина­ла солдатский сидор, вытащенный из какого-нибудь местного раскопа А верёвка, коей была завязана горловина, сразу вызывала мысли о виселице.