Лилия Баимбетова - Единорог

Завтракала я долго, пила чай и читала Фаулза. А потом пришел Валерка. Он с самого начала был какой-то не такой. У него лицо было — "в себе". Такое лицо у него было, когда я увидела его впервые. Единственное, что мне приходит на ум, когда я пы-таюсь описать его, это кантовская "вещь в себе". Никто этого Канта бедного не пони-мает, но до чего же выражение хорошее он выдумал. Валерка вообще именно "вещь в себе", он такой, его и Саша понять не может до конца. Но обычно он приходит ко мне, и лицо у него доверчивое, как у ребенка, глаза доверчивые, а теперь вдруг снова замк-нулась — не как закрывается дверь, а как затягивается просвет в облаках: открылось бы-ло и повеяло голубизной, но миг, и окно затянуло, и повсюду лишь мокрая серь.

Валерка принес бутылку коньяка, сам же почти все и выпил. Сколько в него спиртного вмешается, это же просто ужас. Он уже пьяный был, когда вдруг привязался ко мне.

— Знаешь, Лера, — сказал он, — чего я никак не могу понять? Что тебе от меня нужно? Ты пускаешь меня каждый день, а мы знакомы знаешь сколько? Восемь дней. Восемь дней, ясно? Некоторых за это время и в постель не уложишь, а ты мне позволя-ешь у себя чуть ли ни жить. Почему?

— Валера, что случилось? — спросила я шепотом.

— Я хочу — знать….

— Что знать?

— Ты не хочешь принимать от меня подарки. Позволяешь мне звонить даже поздней ночью, приходить в любое время, ни разу не попрекнула меня. Что тебе нужно от меня, Лера? Восемь дней, какие, на хрен, чувства могут проснуться за такое время? Что же тебе нужно?

— Валерка, ты с ума сошел?

Он опустил голову, обеими руками провел по волосам. Лицо его переменилось, стало усталым и совсем юным. Смешной он такой, и диковинный, в иные минуты он похож — до странности — на измученного подростка. А ведь ему скоро сорок.

— Валер, — сказала я, уже злясь, — ведь я даже не знаю, где ты живешь. Если ты не придешь больше, я даже не смогу разыскать тебя.

— Через Сашку, — буркнул он.

— Я не буду тебя искать. Если ты скажешь, что не хочешь меня видеть, я не буду тебя искать.

— Действительно не будешь?

— Нет.

— У тебя есть что-нибудь выпить?

— Н-нет, — я аж заикаться стала от неожиданности, — Тебе и так уже хватит, Ва-лерка.

— Мамаша нашлась… — пробормотал он.

— Что на тебя нашло? — спросила я. Он уже отходил, становился таким, как обычно.

— Лер, — начал он так, будто и впрямь собирался мне что-то сказать серьезное. Запнулся. Пробормотал, — Я спать хочу. Я лягу, ладно?

И посмотрел так — светлым тихим взглядом снизу вверх. Так ребенок смотрит на свою мать. Я постелила ему в спальне, задернула шторы, погрузив комнату в зеленый полумрак, а сама эмигрировала в зал и стала там смотреть телевизор.

Отчего-то я постоянно сижу и жду, когда Валерка проснется: и правда, устроил из моей квартиры себе спальню. Чего там по телевизору шло, я даже и не заметила, так, какие-то рожи говорящие. Я и не думала, и телевизор не смотрела, а чем я занималась, я и сама не пойму. Сначала я думала о своих родителях, но не всерьез, а совсем чуть-чуть. Просто вспомнилось мне, как папа покупал эту стенку, а мама она не понрави-лась. А потом у меня в голову все кружились и вертелись обрывки разных стихов, я их и не вспоминала, а они сами просто крутились, как крутиться в голове порой навязчи-вая реклама. А потом я услышала, как Валерка меня зовет.

Он был сонный, растрепанный. Лежит наискосок на кровати, одна рука свеси-лась, и смотрит на меня заспанными глазами.

— Ты что?

— Посиди со мной, — и голос такой глухой, вялый, сонный.

Я села на край кровати, Валерка сдвинулся, поерзал, устроил голову у меня на коленях и затих.

— Спи, — сказала я недовольным шепотом.

— Лучше расскажи мне стихотворение.

Перед словом «стихотворение» он вздохнул, словно ему не хватало воздуха.

— Какое?

— Какое хочешь.

И тогда я рассказала ему блейковского «Тигра» Маршаковский перевод, мне у него начало нравиться: тигр, о тигр, светло горящий!

Тигр, о тигр, светло горящий

В глубине полночной чащи,

Кем задуман огневой

Соразмерный образ твой?

В небесах или глубинах

Тлел огонь очей звериных?

Где таился он века?

Чья нашла его рука?

Что за мастер, полный силы,

Свил твои тугие жилы

И почувствовал меж рук

Сердца первый тяжкий звук?

Что за горн пред ним пылал?

Что за млат тебя ковал?

Кто впервые сжал клещами

Гневный мозг, метавший пламя?

А когда весь купол звездный

Оросился влагой слезной, -