Лилия Баимбетова: Круг Осени

— Благослови вас Бог, — хрипло пробормотал Ястреб.

Он плелся за телегой, опустив голову, еле переставляя ноги, и в го-лове его было совсем пусто — как обычно бывает после долгого голода. День еще только приближался к полудню, а он уже так устал. Ноги, сту-павшие по ледяной грязи, совсем потеряли чувствительность. Ястреб слов-но дремал на ходу, ни о чем не думая, ничего не вспоминая, а дождь все шел, барабанил по плечам и спине, выстужая и без того замерзшее тело, но он все же приносил душе успокоение. Даже душе профессионального шпиона и диверсанта, о котором ходили легенды по всем северным преде-лам.

На воротах телегу остановили, но Ястреба никто не задерживал, и он медленно, стараясь никого не задевать, пошел по каменной мостовой. Го-рода ему не нравились, хотя работать приходилось, в основном, в городах. Слишком людно, слишком шумно — посторонние звуки мешали воспри-ятию. Да и не любил он бывать среди людей и людей не любил, не зря же с такой легкостью совершал он убийства, прославившие его имя. Люди ка-зались ему чем-то чуждым, так привык он к одиночеству, и общаться он привык в основном со своей душой, ибо кому придет в голову обращать внимание на какого-то грязного нищего…

Ястреб с ума сходил от голода: все вокруг что-то жевали, торговали съестным, из окон доносились запахи приготовляемой пищи, — и среди этой какофонии разнообразнейших запахов ему становилось просто плохо. Он и сам не помнил, когда ел в последний раз. В голове у него стучало, рот был переполнен кислой слюной, и одна-единственная мысль билась в его сознании: "только не сейчас, только не сейчас". Не хватало ему еще сва-литься в обморок от голода — сейчас, когда до назначенного часа остава-лось совсем немного. Его мутило. Ноги подгибались. Казалось, только бы немного посидеть и все пройдет, но Ястреб был уверен, что если сядет, то уже больше не встанет.

В столице запрещено было попрошайничать, и Ястреб об этом пре-красно знал: не раз попадался в прошлом. И он не мог сейчас украсть или попросить милостыню, не мог позволить себе оказаться в руках городской стражи. Сорвать выполнение заказа? — так самого уберут заказчики, это уж как пить дать.

Вскоре после того, как пробили восьмую стражу, стало многолюдно. Ждали принца Джуру, который по этим улицам должен был пройти во дворец. Шумная разноголосица раздражала Ястреба, он морщился от визг-ливых женских возгласов, голова скоро разболелась — то ли от шума, то ли от голода. Он протолкался сквозь толпу, наткнулся на низкое ограждение и остановился там. Его несколько раз прогоняли, но он снова возвращался на свое место, расспрашивал соседей, какой он из себя, этот принц.

Наконец, послышался шум идущей процессии.

— Вон он, видишь, впереди, в черном, — сказал сосед Ястребу.

Тот не видел, но все рано кивнул.

Чуткий слух уловил знакомую поступь, и в этот же миг гибкое тело перемахнуло через ограждение, рука нашла кинжал, спрятанный в лох-мотьях. Тонкое лезвие вошло в человеческое тело по самую рукоять, удар был быстр и точен, и принц умер сразу же, не успев ничего понять.

…Когда избитого, полумертвого Ястреба привели на допрос, на-чальник стражи, заметив какую-то странность, поднес факел к его лицу. Зрачки остановились неподвижными. Ястреб был слеп от рождения.

26-27 сентября 2000 г

4. Верховный Маг.

Верховный Маг Годар был стар, очень стар. С годами он все сильнее чувствовал, что зажился на этой земле, но замены ему не было, и он все жил — высокий седовласый старик в белых одеждах, почти не менявшийся со временем.

Была осень. В белесоватом высоком небе, перекликаясь, летели пти-цы — быстрые темные силуэты, словно вырезанные из бумаги. Тихо и пус-то было в саду: в академии шли занятия, и обычно шумный, звенящий раз-ноголосицей сад опустел и притих, дожидаясь студентов. Слышны были только резкие птичьи вскрики, да одинокий опадающий лист производил иногда тихий сухой шорох, ударяясь о ветви, да журчала мягкая струя ма-ленького фонтана.

Верховный Маг стоял в тени желтеющих деревьев и смотрел на че-ловека, сидевшего на скамье возле фонтана, на этой резной деревянной скамье сидели обычно абитуриенты, здесь Годар разговаривал с ними, прежде чем решить вопрос об их зачислении; в академию принимали с де-сяти лет, и Годар привык видеть на этой скамье легкие, подвижные дет-ские фигурки, горящие надеждой и испугом глаза, раскрасневшиеся от волнения лица, и вот на этой скамье сидел худощавый парень лет тридца-ти, темноволосый, темноглазый, с узким загорелым лицом с резкими складками у рта; одет он был в белое, как и Годар.