Лилия Баимбетова - Круг Осени

Он был высок, худощав и страшно, безобразно грязен — этот человек. Весь он был в черной болотной грязи, уже засохшей и отваливающейся ошметками. Из одежды на нем сохранилась только искореженная и оплав-ленная короткая кольчуга; от туники, надеваемой под кольчугу, почти ни-чего не осталось, лишь несколько грязных лоскутов свисало вдоль обо-женных бедер. Короткие черные волосы слипшимися прядями торчали во все стороны.

Несколько секунд я смотрела в его полубезумные, измученные глаза и вдруг — узнала его. Я видела его прошлой весной во дворце Идрая, он был, кажется, заместителем командира авесты, охранявшей дворец. Я уз-нала его, и он узнал меня, властительницу неба и земли. И понял все. И с хриплым вскриком кинулся на меня.

Я шарахнулась в сторону. Я могла убить его одним словом, одним жестом, но мне и в голову это не пришло. Все вышло так нелепо. Он спо-ткнулся и ударился головой о край алтаря. Когда я коснулась его, он был уже мертв.

Мне страшно, безумно жаль его. Выжить в таком аду, чтобы уме-реть, проломив себе голову при падении. Я не могу его даже похоронить: здесь нечем вырыть могилу, а применять магию я не хочу. Я смотрю на не-го, и у меня тяжело на душе. Мне не жаль тех, безымянных, людей, по-гибших в долине, но его мне почему-то жаль. Третий день идет дождь, тре-тий день я сижу с его телом в разрушенном храме и думаю о том, как это могло выйти. Такая нелепая случайность.

Ночью, когда я не вижу его, лучше. Как это все-таки странно. Я могу так бесконечно много, и все они — земля и леса, дожди и ветра — прощают мне то, что я делаю с ними. Бесконечная природа прощает мне все, а ни-чтожные люди, малая — и далеко не самая важная — часть природы, они…

В темноте слышен шум крыльев. Это мои вороны, они кружат надо мной в ночном небе. Теперь я могу уйти отсюда. И я ухожу. Невольно я оглядываюсь туда, где, невидимое в темноте, лежит мертвое тело. Я остав-ляю его дождям и ветрам, они справятся с его погребением лучше, чем я.

30 сентября 2000 г.

8. Вторая жизнь.

"Зачем тебе это нужно, Иариалиа?"

"Мне его жалко"

"Ты совершаешь ошибку"

"Пусть"

"Ты раскаешься, Иариалиа"

"Я хочу, чтобы он жил. Я хочу дать ему шанс. Я уже решила, Ауро-ниадиад, не отговаривай меня"

Он пришел в себя от холода. Дождь все еще шел, тихий, неспешный осенний дождь, и воздух наполнен был запахами мокрой листвы и земли. Дождь шел на многие лиги вокруг — над крестьянскими полями у Бругге, над заречными лесами и над изувеченными колдовством землями, равно окропляя все мелкой осенней сыростью. Было очень холодно. И очень больно. От боли путались мысли. А вокруг стояла такая тишина.

Не было сил даже поднять голову. Он лежал навзничь и не мог даже пошевелиться. Глаза его были открыты, но не видели, не различали ниче-го, боль застилала ему глаза. Он ничего не помнил из произошедшего, не помнил даже, кто он и почему он здесь. Для него существовала только боль, вся реальность ограничивалась ее туманными очертаниями. Для того, чтобы он мог чувствовать эту боль и этот холод, властительница неба и земли отдала свою жизнь, но он не знал — и никогда не узнал — об этом.

Долго пролежал он так, на замусоренном каменном полу полуразру-шенного храма, под ледяным осенним дождем, не осознавая ничего вокруг. Но постепенно сознание его прояснилось, или инстинкт самосохранения проснулся в этом изувеченном теле, и он пополз, с трудом, цепляясь гряз-ными, окровавленными пальцами за камни пола, потом — за пожухлую траву. Судорожными своими, жалкими движениями он напоминал, навер-ное, полураздавленного агонизирующего червяка, но никого не было, кто мог бы увидеть его. По телу разливалась боль, он терял сознание и снова приходил в себя и снова полз, но потом — по прошествии долгого времени — над болью стала преобладать страшная, изматывающая жажда. На губах запеклась кровавая корка, во рту все высохло, и сухой распухший язык ка-зался чем-то посторонним и мешающим дышать…

Через пять дней на опушке леса разведывательный патруль наткнул-ся на нечто, издали похожее на кучу тряпья, но вблизи оказавшееся чело-веческим телом, изуродованным и страшно грязным. В двух метрах от опушки росло маленькое корявое ольховое деревце, листья его почти обле-тели, и только на тонкой верхушке трепетали два круглых красных листа. Нижние, кривые и толстые ветви оплетены были зарослями ежевики с красно-бурыми, похожими на кленовые, листьями, и в этих зарослях лежа-ло грязное человеческое тело, почти невидное среди ежевики и похожее на брошенное кем-то тряпье. Только подойдя совсем близко и раздвинув еже-вичные плети, мальчишки из разведпатруля убедились в том, что это чело-веческое тело, наверняка, мертвое и уж больно страшное. Человек этот был совершенно гол, если не считать расплавленной и искореженной кольчуги, кожа на руках и ногах была ободрана и свисала лохмотьями. Мальчишки, только недавно ставшие легионерами, смотрели на него с суе-верным ужасом и дотрагиваться до него не собирались.