Влада Воронова - Ратоборцы

— Просто я не подумала сразу… Друг Славяна не может быть плохим людем. Я вела себя очень грубо. Простите.

Как хорошо, что она так прекрасно воспитана, смотрит, как того требует этикет, только на руки, а не на собеседника, не видит его лицо и уши, даже сквозь ресницы не взглянет. И ресницы у неё такие красивые — коричневые, длинные, густые. И брови красивые — тонкие, длинные, тоже коричневые. Элайвен не зря называют одной из прекраснейших девушек северных долин.

«Только почему ты выбрала этого выворотня, зачем так ему веришь? Он чудовище, Элайвен. Все его слова, все поступки — ложь. Выворотень может обмануть кого угодно, даже хелефайев». Но надо назвать имя, нехорошо молчать.

— Эндориен-шен Аолинг ар-Каниан ли-Шанлон Дариэль, — ляпнул он. — Ой!

— Спасибо, — подняла взгляд Элайвен. — Мои имена вы ведь знаете? Изначальное тоже?

— Да…

— Вот и хорошо. Идёмте, Аолинг, — девушка встала со скамейки. — Найдём центр этого сумасшедшего города и поймаем такси. Я приглашаю вас на обед в доме Пиаплиена.

— Но я вышвырок.

— Я хорошо знаю владык Эндориена. Они неглупые люди, толковые правители, только Мир а твен излишне вспыльчив и склонен к поспешным решениям, а Н э йринг слишком уж большая формалистка, для неё все древние и, между нами, довольно устаревшие обычаи — нечто незыблемое и строго обязательное. Абсолютная истина.

— У вас могут быть неприятности.

— Никаких. В доме сейчас главная я, так что отчитываться не перед кем. А для всяких ревнителей этикета с обычаями и блюстителей тарго есть отличная отмазка — благодарственное деяние. Вы ведь спасли меня от бандитов, вывели из ужасного каменного лабиринта. Так что я должна вам два обеда.

— Нет, Элайвен, это невозможно.

— Не пугайтесь, — проницательно улыбнулась Элайвен. — Устраивать официальную трапезу я не буду. Пообедаем вдвоём. Пошли.

— Вы так мне доверяете, что разделите с вышвырком хлеб?

— Друг Славяна плохим людем быть не может, — с безоглядной уверенностью влюблённой повторила она.

— Да что ты о нём знаешь! — не выдержал Дариэль. — Лаурин, Славян — выворотень!

— Что? — не поняла девушка. Дариэль объяснил.

— Так вот почему он никому не позволяет себя любить, — сказала она. Верхушки ушей отогнулись под прямым углом, кончики беспомощно обвисли. — Боится причинить боль своими бедами. Вот почему подпускает к себе только тех, кому он безразличен — вроде Габриелы. Дариэль, ну почему мир так несправедлив, почему судьба так жестока с хорошими людьми?

— С людьми? Он выворотень.

— Кто-то минут десять назад упрекал меня за полное нежелание думать, — ехидно сказала Лаурин. — А сам думать никогда не пробовал? Дариэль, ну как техносторнец с нулевыми способностями к магии может быть выворотнем? Ведь это волшебник, который практикует самую тёмную и жестокую чёрную магию, которая запрещена всеми волшебническими законами. Всё верно, начинающим волшебникам она неизбежно уродует тело, выворачивает естество, но человеки рождаются с уродствами и сами по себе, просто так. Особенно на Технической стороне, там ведь нет защитной магии для беременных женщин. А ты что, не знал?

— Не знал… Я вообще мало что о них знаю. — Дариэль прикоснулся кончиками пальцев к лицу. Такое ощущение, словно его прилюдно ни за что ни за просто отхлестали по щекам. — Ты хочешь сказать, что у человеков уродство бывает… — он запнулся и еле выговорил невозможное слово: —…безвинно?!

— Да.

Подлый мир, в котором творятся такие гнусности, качнулся и вознамерился уплыть.

— Почему? — спросил он только для того, чтобы не молчать, чтобы окончательно не лишиться рассудка.

— По-разному, — ответила Лаурин. — Вот у Славяна мать отравилась во время аварии на химзаводе. Славян калекой родился, — голос у неё дрогнул, — а мать вскоре заболела и умерла. У тебя зеркало связи есть?

— Откуда?

— Ну мало ли… Пошли быстрее, Славяну только из дома можно отзеркалить, моё зеркало в дождевике осталось, у него.

— Зачем? — не понял Дариэль, полумёртвый от потрясения разум отказывался соображать.

— Узнать, всё ли в порядке. Ты говорил, он заболел?

— Да, но это быстро кончается.

— Ещё как быстро. Причём в обе стороны.

— Какие обе?

— Болезнь либо отступит, либо убьёт.

— Что?! — не понял Дариэль. Не хотел понимать.

— Успокойся, — Лаурин сжала ему плечи. — Не кричи. Если бы случилось что-то по-настоящему плохое, я бы почувствовала.