Влада Воронова - Ратоборцы

Толстяк едва слышно хихикнул. Дариэль опять уставился на свои руки.

Славян тем временем выплеснул остывший чай и налил новый, горячий.

— Дариэль, — сказал он, — что сидишь как просватанный? Бери булки, варенье. Мёду хочешь? — И, не дожидаясь ответа, полез в холодильник.

Странный человек. Помог дважды, а никаких обязательств перед ним у Дариэля нет. Даже досадно — стоит выйти за дверь, и никаких связей между ними не останется. Воспоминания не в счёт, человеческая память коротка и слаба, но даже если Славян и не забудет его неделю спустя, это всё равно ничего не значит. Человеческая память не хелефайская, она хранит информацию — и только, но не создаёт связей. Хелефайи и человеки слишком разные, связать их под силу лишь клятве. Или хотя бы долгу благодарности. Но ни то, ни другое Славяну не нужно вовсе. Тогда зачем Славян ему помогает? Просто так что ли, вроде как обрезок колбасы бродячей собаке кинуть и тут же забыть об этом? Ну уж нет, так себя унижать Дариэль не позволит, пусть он и вышвырок, но предел есть всему, даже бесправию и ничтожности. Цену своей помощи Славян назовёт. «И меня после расплаты не увидит, не в моих привычках навязываться тому, кому я не нужен».

Славян и его толстый приятель вспоминали, как вчера, во время съёмок в подвальной студии, один из парней-фотомоделей увидел крысу и поднял такой визг, что бедная зверушка скончалась от ужаса. История смешная, и в другой ситуации Дариэль слушал бы с удовольствием, выспрашивал подробности, обязательно сочинил песенку про отважного истребителя крыс, но сейчас не до того.

Техносторонец и пугал, и притягивал одновременно. Самое страшное в изгнании — одиночество, для хелефайев оно непереносимо. Полгода кошмара… Иметь дело с вышвырком не хотел никто, все разговоры короткие, холодные как белый озноб: сделай то, сделай это, получи плату, проваливай. Или ещё хуже — эльфов не нанимаем, вышвырков не обслуживаем, прочь отсюда, гадёныш остроухий. Ещё неделя, и Дариэль вернулся бы в долину, пусть владыки казнят как им будет угодно, одиночество стократ хуже смерти, даже самой мучительной. И вдруг — Славян. Ничего не требует, не задаёт никаких вопросов, и от дальнейшего знакомства отказываться не станет. И плевать ему, что Дариэль вышвырок. Знать бы, почему… Неужели Славян может привести в свой дом кого угодно — убийцу, клятвопреступника, истязателя?

Разговор толстяка и Славяна перешёл на фотогеничность двух моделек.

— Моника будет смотреться лучше, Дениза какая-то бесцветная, — сказал Славян.

— Слав, ты не человек, а сюрприз ходячий. Предсказать, что ты выкинешь в следующую минуту невозможно. Джентльмены всегда предпочитают блондинок.

— Так я, на своё счастье, не джентльмен, а крестьянин.

— Ты говорил, что твоя мать была инженером на одном из крупнейших химических заводов в России.

— Зато интернат поселковый.

— Но теперь ты не крестьянин, а студент.

— На биолого-почвенном факультете. Кому, кроме крестьянина, может понадобиться агрохимия? Даже если у агрохимика звание академика, он всё равно крестьянин.

— Ладно, пусть крестьянин, — смирился толстяк. — И тебе совсем не нравиться город?

— Да ничего, скучно только. Каждый день одно и тоже. А в деревне, на земле — двух похожих дней не бывает.

— А ведь ты не врёшь, — со смесью изумления, недоумения и растерянности сказал толстяк, не сводя глаз с Дариэля. Поверить, что на свете может быть что-то лучше так любимых человеками асфальтово-стальных крысятников с редкими вкраплениями чахлых деревьев, которые они зовут «парками», жирняк никак не мог. — Ни разу не соврал, — продолжал изумляться он. — Парень, ты всегда такой честный?

— Стараюсь, — усмехнулся Славян. — А что ты на Дариэля смотришь как на детектор лжи?

Толстяк помрачнел.

— А ты не знаешь? Господи, Слав, как ты умудрился прожить здесь больше года и не свернуть себе шею? Да ещё и на Магическую сторону в одиночку шастать?

— Хелефайи всегда знают, ложь говорится, или правда, — сказал Дариэль. — Именно поэтому, — с вызовом глянул он сначала на толстяка, потом и на Славяна, — перед хелефайями все едва ли не в пыли ползают, но при первом же удобном случае норовят в эту пыль втоптать. Нас невозможно обмануть.

— Значит вот почему с вами всегда так легко! — обрадовался новому знанию Славян.

Легко ему! А может быть, он — безумец?

Повисло неловкое молчание.

— Чай больше никто не будет? — спросил Славян. — Тогда к делу. — Он сгрёб грязную посуду в мойку, сдёрнул с продуктового шкафчика и положил на стол пачку газет. — Дариэль, тут в некоторых ремесленных училищах учеба начинается с первого ноября. Посмотри объявления. Не блеск, но будет общежитие, стипендия, талоны на трёхразовое питание. Кормёжка фиговенькая, но вполне съедобная и досыта. На первое время пойдёт, пока что-нибудь получше не подыщешь — работу, квартиру.