Павел Виноградов: Хозяин Древа сего

Так что этим воскресным вечером на площади отдыхал в одиночестве почти такой отец Варнава, каким был и себя ощущал — массивный, но гибкий, с узким лицом, носом с горбинкой, высоким лбом и густыми бровями. Маскировки ради изменил лишь разрез глаз, да бороду превратил из окладистой русой в аккуратно подстриженную черную с проседью. Этого было довольно.

Он всегда осознавал себя существом самодостаточным. Тем не менее, ему смертельно важно было почувствовать законную причастность этому миру, ощутить эманации жизни, хотя бы таким способом — через слияние с бесформенной городской суетой с ее незамысловатыми радостями. Потому подобные прогулки были ему необходимы. Его не смущали печальные сумерки северной весны, водяная морось в воздухе и проникающий под куртку холодок. Тем более, не обращал он внимания на немногочисленных отдыхающих: романтического вида длинноволосого юношу в короткой детской курточке, неподвижно стынущего на соседней скамейке, дышащую вечерним воздухом здоровья ради старушку, вяло гудящую кучку молодежи, приткнувшуюся выпить пива.

Перед ним из сумрака выступало чудо, — словно сотворенная из кости древняя вещица, бижутерия некой великанши, угнездившаяся на темно-синем бархате. Так чувствовал Варнава, глядя на выбеленные временем и несносной здешней погодой стены, недавно подсвеченные по наиновейшему способу. Но то ли способ был-таки не совершенен, то ли слишком велик храм. Не купался он в море сияния, напротив, будто съедал огромные световые пласты, давил их своей тяжестью, и свет лежал на нем угловато. Он был настолько велик, что сознание воспринимало его не целостно, а как бы частями. Изломанные линии огромного основания. Похожий на скелет колоссального животного ребристый барабан. Приглушенное золото гигантского купола, теряющееся во тьме небес. Зеленые от времени ангелы, издали похожие на химер. Башенки, которые по отдельности смотрелись бы внушительными зданиями. Наконец, победительно довлеющий над площадью треугольник фронтона. Все это выхватывалось из темноты фрагментарно, тревожило, заставляя подозревать сокрытые во тьме опасные тайны.

Отец Варнава, впрочем, точно знал, что никаких особенных тайн там не было, за исключением «тайны беззакония» оскверненного и до сих пор до конца не очищенного святого места. Но он все равно любил его, как и долгие бесцельные скитания по бывшей столице, изрядно обветшалой, но до сих пор хранящей память об Империи. Варнава, конечно, помнил не меньше, чем город, и обрывки его собственных воспоминаний, перемешиваясь с гротескными фантомами, роящимися близ старинных домов, давали его прогулкам отменно пряный привкус причудливого приключения. В этом отношении священник был духовным гурманом, не без основания считая, что может позволить себе маленькие радости, не доступные Кратким. Варнава любил свою память, и не надо осуждать его за это: память — все, чем он по-настоящему владел.

…Печальный и яростный лик изможденного пустынника с огромной перепутанной бородой. Тяжелая бритая челюсть и юношески наивные глаза еретика-императора…

…Другой император — долговязый, круглое лицо с тонкими усиками, тоже чем-то похожий на подвижника; по крайней мере, яростно вращающиеся глаза, отражающие отблески фейерверка, были бы точно такими, не подерни их пьяная поволока…

Ноги несли его к этой площади часто, тем более что и его старинный храм с зелеными куполами, при котором он жил в большой, лет шестьдесят не ремонтированной квартире, стоял недалеко оттуда. Очень славно было прогуляться по набережной, постоять, глядя в темные воды, вдыхая тинные запахи канала, в полном соответствии с вековыми обычаями этого сонно-лиричного города. А потом присесть на островке-сквере, со всех сторон обтекаемом дурно пахнущей автомобильной рекой.

…Варнава поднес к губам банку, чтобы сделать медленный ленивый глоток, и ощутил присутствие собрата. Удивлен не был — с литургии знал, что встреча неизбежна. Почувствовал только глухую досаду от обрыва сладостного покоя:

— Кто ты? Я тебя знаю? — неприветливо бросил вслух, игнорируя изумленно обратившееся к нему лицо инфантильного юноши на соседней скамейке…

Разговор выходил резкий. Отец Варнава, вообще-то, старался поддерживать хорошие отношения с другими Продленными, несмотря на то, что в последнее время избегал общения с Орденом — в конце концов, они тащили общий крест, хотя в большинстве случаев сами были в том виноваты. Но незнакомец чем-то очень сильно его задевал. Варнава чувствовал, что они встречались раньше, и встреча та была нехороша.