Татьяна Апраксина - Послание к коринфянам

- И так оно мне все осточертело - хоть вешайся... Тогда я и пошел первый раз шататься по этому городу. Один и с голыми руками. И, знаете ли, почувствовал себя Гаутамой каким-то.

- До майского полнолуния еще две недели.

- Не дождетесь! - хохочет Сфорца.

Он в Нирвану не пойдет, он Нирвану обойдет, а она спасибо скажет за подобный оборот. Потому что появленья просто не перенесет. Вот.

- Дома все в шрамах. И люди тоже, снаружи и изнутри. И это еще ничего, в шрамах - это живые. А умирают же, и будут умирать. И не хотят уже ничего другого, заняты. Вот так я шел-шел, и вышел во-от сюда.

За разговором они взобрались уже до конца улицы - нет, не до конца, там дальше просто спуск, градусов под сорок, авария, которая ждет, где бы ей случиться.

Внизу, в раковине холмов, лежал город, и море начиналось из него, светлое и плоское, как лист металла.

- Максим, - с легкой досадой говорит спутник, - да перестаньте вы закрываться. Скучно же.

У него это называется "скучно" - не воспринимать сразу все происходящее, полностью, без малейших фильтров, видеть не туннель реальности, а весь мир. Видеть, слышать, обонять. Скучно, но иногда необходимо выныривать, сужать поле зрения, сводить число измерений к четырем. Быстро решить вопрос - и обратно.

Не закрываться. Видеть каждое освещенное окно и силуэты за стеклами. Огоньки машин и сами машины. Дальний поезд - медленный, это местная кольцевая узкоколейка, развозит рабочих по окрестным деревушкам, скоро их не будет совсем, втянутся в город, станут пригородами. Стайка лодок за маяком, вторая, чуть подальше - видно, косяк там. Чайка сидит на светофоре. Человек рядом вбирает все это не последовательно, а сразу. Думает - можно жить.

Ему есть для чего жить. Будет, что бы ни случилось, даже если все связи оборвутся, уйдут в никуда. Город не исчезнет, останется стоять - или можно построить его заново. Есть что-то, главное, неуничтожимое. То, что никогда не оставит и не откажется, не отступится, а всегда будет принимать и ждать, нуждаться в тебе и отбирать все, что есть, требовать внимания и сил, жертв и времени, жадное и ненасытное.

- Ну вот, - говорит Франческо Сфорца. - Вот примерно это вам и нужно. Если подойдет, пользуйтесь, дарю.

Вот вам и Четыре Истины наоборот. Жизнь хороша, причиной тому - любовь, и можно сделать ее еще лучше, достало бы любви. Будда Гаутама в нирване своей перевернулся бы. Зато в другом ведомстве одобрили бы, тут и у многоименного мистера иезуита консультироваться не надо. И так понятно: одобрили бы. Одобряют.

А ведь это нечто меня никогда не отпустит. Вот сейчас шагну вперед, вниз по склону - и все. Навсегда. Влип и пропал. Не смогу отказаться, перестать слышать, уехать. Ни ради какой надобности, ни по чьей просьбе. Умру здесь - и прорасту. Страшновато.

- Спасибо, - говорит заместитель по внешней безопасности. - Заворачивать не нужно, я так унесу.

И щедрая рука дарителя со всей силы толкает промеж лопаток - так, что летишь вперед, на прогретую землю, в траву.

Испуганная цикада шарахается в сторону. Только выкопаешься, только начнешь партнера приманивать, а тут летают всякие, большие и тяжелые, траву мнут. Ну извини. Я сейчас встану, и ты сможешь сыграть сначала.

Ты сначала, я сначала. Сейчас все мы займемся своим делом. Я - гулять, ты... тоже. Сейчас. Представляешь, насекомое, до меня дошло, почему этот толкатель по улице идет так, что у зрителей морская болезнь начинается. От дерева к котенку, от котенка к траве, поднимающейся из трещины...

И непременно надо попробовать этот способ.

Снаружи здание Совета напоминает маленький коралловый риф. Полипы, мидии, моллюски покрупнее, по дну ползают крабы-машины, сверху время от времени тычутся рыбы-вертолеты, непонятно, кем считать монорельс - что ж, за радужные стекла, общую поджарость, а также за жадность и неразборчивость, с которой он проглатывает всех, будет произведен в мурены. А люди внутри проходят по ведомству микроорганизмов, без которых эта сложная конструкция не перестанет существовать, конечно, но утратит цвет, блеск и движение - и станет еще одним обломком на дне... как Тир и Ниневия. И хорошо еще, если когда-нибудь кто-то поднимет его осколки из толщи вод, поставит под стекло...

Здание - коралловый риф, а город неподалеку - крепость на берегу. Очень старая крепость. Усталая седина камня, паутина улочек-морщин, но город стар как ветеран, силен и крепок, и не утратит естественного, вросшего в хрящи и кости достоинства. Город над водой, башня под водой. Разные миры. Город не сдался, не стал сателлитом второго по величине управленческого центра мира. Лион на своем веку перевидал правителей, режимов и властных структур больше, чем рыбок в коралловом рифе. Смотрит с высоты своего четырех-пятиэтажного росточка на башню - свысока, покровительственно. Постой здесь с мое, посмотрим, что с тобой станет. И правда. Посмотрим.