Эльфарран: Приключения Лидии Михайловны, временно исполняющей функции музы

– Два дня, и так котлы простаивают.

И комната опять закружилась.

– Держись за мою руку, — тонкая, с французским маникюром, рука дернула Лидию наверх.

– Не вертись по сторонам, — это уже когда они шли анфиладой изящных комнат, страдальчески щурясь от её непрезентабельного вида, настраивал временный наниматель. — Запомни, у тебя есть два дня, не более. Как только подопечный допишет роман и…

Он не договорил, потому что их окружили высокие, стройные девы. Они с интересом и весьма откровенно разглядывали линялый свитер Лидии и тихонько перешептывались. Аполлон, а это явно был он (ну кто же ещё), усиленно делал вид, что не понимает насмешливых взглядов подчиненных. Повертевшись, он, наконец, отыскал глазами распорядителя облачений и деликатно поманил его пальцем.

– Под твое начало, и чтобы к обеду, что-то напоминающее музу у меня было.

Он вычеркнул запись сделанную красным карандашом накануне и скорым шагом скрылся в блестящем тумане.

– За мной, пожалуйста, — щупленький амурчик, с неподдельным страхом оглядев снизу вверх её грузное тело, поманил повариху к дверям закрытым на тоненький стебелек розы — щеколду. Над ними крупными буквами было выведено "Склад инвентаря для муз, граций и добрых фей". Дверь с едва слышным звоном отъехала в сторону, явив блистательное зрелище выставленных в аккуратный рядочек арф, сложенных в кипу, немного сплющенных лавровых веночков, нежнейшие гирлянды свежих благоуханных цветов. Посреди всего этого великолепия сидел грустный кладовщик, со скучающим видом поглаживая такого же грустного кота. Впрочем, кот успевал ещё и перебирать струны странного, похожего на гусли, инструмента. Замешкавшись в дверях, Лидия Михайловна сдержанно чихнула, и кладовщик, на минуту вернувшись на грешную землю, вздрогнул и удивленно воззрился на неё.

– Я это, — не зная как продолжить, она неловко сунула ему на стол листочек, выданный Аполлоном, — мне, в общем, ну сами понимаете…

Ленивый глаз кладовщика скользнул по документам,

– Туда, — он неопределенно махнул рукой, — поройся, может, чего и найдешь.

Прямо возле двери валялись уже побывавшие в использовании инструменты, а надпись на стене гласила: "Уцененный инвентарь, непригодный для дальнейшего использования. Можете не возвращать".

– На вас, непрофессионалов, лимит давно исчерпан, — печально пояснил он свое нежелание расставаться с блестящими арфами, — а они все шлют и шлют, обеспечивай, дескать, а я говорил, выдайте сверх плана хоть сотню другую — жмоты крылатые…

После этих слов он опять потерял всякий интерес к происходящему и принялся наглаживать кошачью спину. Кот от такой ласки лениво потянулся и заиграл вальс "Дунайские волны".

На одной арфе не было струн, другая треснула, у третьей не хватало натяжных винтов. Венки были наполовину лысыми, с увядшими цветами, примотанными проволокой. Они щетинились словно ежи.

– Это просто издевательство, — Лидия уколола палец, и, машинально сунув его в рот, приметила одиноко стоящую в уголке трубу. Такую длинную и, главное, тонкую. Взвесив её в руке, она убедилась, что та нисколько не весит. По стечению обстоятельств, в детстве она, презрев все нормы, целый год училась играть на пионерском горне. Кладовщик дремал, кот спал, и, поняв, что здесь больше ничем не разжиться, она перешла в соседнюю комнату с маленькой табличкой: "Облачения".

Помощник-амурчик совсем умаялся, пытаясь натянуть на тело пятьдесят шестого размера узкую тунику: тончайшая ткань страдальчески скрипела и рвалась в самых неподходящих местах, а узенький воротничок, словно в отместку, садистски сдавливал шею. Отчаявшись, ангелочек выскочил в коридор, и, сделав два круга, решил проблему уже более спокойно: не мудрствуя лукаво, он стащил из отдела погоды немного свежего постельного белья.

– Дык… — не поняла Лидия

– Не дык, а форма такая, единая для всех. Не стой столбом — переодевайся! Пододеяльник наверх… так… а голову просунь в дырку, — пояснил он уже более спокойно.

– Без умных ясно, — кряхтя, повариха потащила с себя старенький свитер и, смутившись, выгнала из примерочной, белокрылого. — И не подглядывать, голубок небесный.

Застегнув на боках распахивающиеся белые полы деревянными прищепками, тоже заранее прихваченными заботливым небесным стилистом, она, наконец облегченно вздохнула. А ворох старой одежды, повинуясь взгляду помощника, переместился в небытие. Лидия только рот открыла.