Ольга Онойко - Дети немилости

Даже, кажется, прохладней стало.

Лонси оглянулся.

…Положив ладони на камень, Неле пела. То есть, должно быть, она просто говорила на своём языке, но вновь и вновь непривычно тянулась гласная, клокотала в девичьем горле замысловатая трель, новая фраза звучала выше или ниже предыдущей. У горцев странный язык. Лонси, столичный житель, слыхивал много наречий. Даже не зная слов, часто по интонации можно догадаться, о чём идёт разговор. Интонации у Юцинеле были совсем нелюдские. Непонятные. Лонси вообще с трудом понимал её: по-аллендорски горянка говорила с жутким акцентом, к тому же у неё не хватало передних зубов, отчего Неле сильно шепелявила. Впрочем, до сих пор она говорила не много.

Он пропустил момент, когда Юцинеле вновь перешла на понятный ему язык. Ей пришлось три раза повторять одно и то же, прежде чем Лонси встрепенулся.

Горянка стояла, нахмурившись.

— Лонши, — сказала она сурово, — ты шлышишь?

— Да… — виновато отозвался он, — прости, слушаю. А что?

— Откуда тут камень?

— А почему бы ему тут и не стоять? — устало спросил Лонси.

Он как раз подумал, что привал — это хорошо, но пора уже ехать. Надо, наконец, покончить с этим делом…

— Такие камни штавим только мы, — сказала Неле. — Кто его тут поштавил, коли тут уже тыщи лет никто не живёт? И почему он наполовину в жемлю вкопан?

Лонси поразмыслил секунду и усмехнулся.

— По брюху камня, — продолжала Неле, — должны жнаки кама быть. А их нет. Они под жемлей.

— Он не закопан, — сказал Лонси и поднялся со вздохом. — Он утонул в земле.

Неле вдруг хихикнула.

— Блажной, — сказала она и улыбнулась щербатым ртом. — Как тут можно в жемле утонуть? Она тут твёрдая. Камеништая.

— За много-много лет — можно… Тысячу лет назад тут жило какое-нибудь племя. Как ты говоришь — кам. И кто-то сыграл свадьбу. А потом эти люди ушли отсюда в Лациаты. И вы — их потомки.

Юцинеле смотрела на него с подозрением.

— А ты почём жнаешь? — она выгнула бровь. — Ты что, тыщу лет прожил?

Лонси засмеялся.

— Нет, — сказал он. — Не прожил. Ну, не веришь — я не настаиваю. А сама ты как думаешь?

— Я думаю… — Неле заморгала. — Я думаю, это духи камень поштавили, — изрекла она, и худое её личико стало отрешённо-задумчивым.

Лонси покивал, пряча улыбку, и вытер со лба пот. Он уже собрал остатки обеда. Серая кобыла, доставшаяся ему на станции, почуяла, что передых кончился, и тихо, печально заржала, подняв голову. В пожухлой траве под ногами шмыгнула мышь.

— Что же, — спросил Лонси, — духи играли свадьбу?

— Да, — горячо сказала Неле, уставившись в небо поверх его головы, — да!

…ап! — и она уже в седле. Лонси полюбовался лёгкой посадкой горянки и в который раз загрустил. Конечно, он образованный человек, многое повидал, всю жизнь прожил в большом городе, но… Неле, кажется, даже от жары не страдает.

— Как у наш! — продолжала девчонка. Кажется, она решила выговориться за всю неделю путешествия; до сих пор из неё каждое слово приходилось добывать чуть ли не силой. — В Верхнем Таяне ешть хребет Шемь Швадеб…

— Эй, — сказал Лонси, переведя взгляд ниже, — погоди.

— Что?

— Что… то есть, что это у тебя? Вся нога в крови.

— А-а, — небрежно сказала девчонка, — это лошадь шпоткнулашь. О камень меня приложила.

На миг Лонси заподозрил, что она врёт и на самом деле промахнулась топором, пока рубила кустарник. Но так осрамиться мог скорее он сам, никогда толком не державший в руках ремесленной снасти, а не дикарка Юцинеле, которая ловко управлялась что с оружием, что с инструментом. Да и рана тогда выглядела бы иначе. Должно быть, действительно камень повинен… Лонси покачал головой. Вот дурочка девчонка! Жутко было смотреть на грязную голую икру под закатанной штаниной; лоскут кожи содран, и поверх — корка из сукровицы и грязи. Ладно он, с непривычки измучившись верховой ездой, ничего не замечал в пути, а сама-то Юцинеле что? Ещё кусты рубить пошла…

— Глупая, — укоризненно сказал Лонси. — До мяса рассадила, и делаешь вид, будто ничего нет. А если загноится?

Неле моргнула и нахмурилась. Глаза у неё были красивые — светло-сиреневые, в мохнатых тёмных ресницах. Единственное, что в ней было красивого.

— Я жаговор прочитала, — полушёпотом ответила она, наклонившись к нему с лошади.

Лонси с неудовольствием поджал губы. Велел ей сидеть тихо и вытянул над раной два пальца.

Заговор девчонка, может, и прочитала, но силы в нём не было никакой. Ещё из школьного курса истории Лонси помнил, что дикарям известна только Первая магия, а потом об этом же рассказывал в университете этнограф. Лектор, знаменитый исследователь, много времени проведший в экспедициях, говорил, что и это убогое знание не стоит переоценивать. Сплошь и рядом отсталые племена путают живой амулет с простым украшением, работающую словесную схему — с поэтическим заговором. Впрочем, сфера воздействия Первой магии узка, возможности её скромны, а первобытная вера обладает такой мощью, что подчас различие в эффективности незаметно…