Люциан Ферр - Последний бой

«…а поскольку еретик не упорствовал в своих заблуждениях и искренне раскаялся во всех своих грехах, то перед сожжением ему будут отпущены все грехи. И да сжалится над его душой Бог».

«Посланец кардинала» еще раз перечитал последние строчки и, в бессильной ярости, глянул в окно. Из кабинета главного инквизитора прекрасно просматривалась главная площадь Тавира, особенно хорошо было видно почерневший от огня и копоти столб, к которому цепями был привязан сильно обгоревший труп гладиатора, того, кто должен был умереть лишь через неделю. На арене. Перед глазами миллиардов зрителей.

«Ну, почему ты не мог немного потерпеть? Почему ты не мог сдохнуть от руки охотника, как сотни до тебя? Ну, почему именно в мое дежурство…» – думал лжеграф, сверля злобным взглядом обгоревший труп, робко надеясь, что тот вдруг возьмет и оживет. Но время шло, а ничего не менялось. Тяжело вздохнув, лжеграф сунул отчет в карман и проговорил что–то скороговоркой в браслет на руке. Секунду ничего не происходило, а затем человек медленно растаял в воздухе, о его недавнем присутствии напоминал лишь пустой бокал, стоящий на подлокотнике кресла.

Мелко накрапывал дождик. По дороге от города к кладбищу ехала телега, запряженная выносливым мулом. На козлах сидел крепкий еще старик. Отец Жером, как его называли городские ребятишки, вот уже сорок лет был гробовщиком, могильщиком и кладбищенским смотрителем в одном лице. Поэтому сейчас, как и множество раз до этого, он вез в своей тележке труп очередного еретика на кладбище. Тележка ехала медленно, куда ей спешить, труп никуда не убежит, кладбище – тем более. Так что сейчас старый сторож дремал на козлах, с ног до головы закутавшись в теплый плащ.

Подъехав к воротам кладбища, могильщик мгновенно проснулся и слез на землю.

Повернувшись к телеге, он … закрыл глаза и начал читать молитву. Закончив сие богоугодное занятие, он открыл глаза и снова закрыл их. Произошло то, что никогда не происходило ранее, но чего он всю свою жизнь опасался.

Труп еретика исчез.

А тем временем где–то на середине между городом и кладбищем в придорожной канаве лежал едва живой гладиатор. Несмотря на многочисленные ожоги, он улыбался. Улыбался потому, что он все–таки смог, он победил в своем последнем бою. Значит, не зря он горбатился на рудниках, не зря десять лет бился на Арене. Он сумел обмануть систему и в награду получил возможность самому распоряжаться своей жизнью. Несмотря на терзающую тело боль, Алексей был по–настоящему счастлив. Впервые за двадцать семь лет. Он был счастлив, потому что впереди его ждала совсем иная… свободная жизнь.