Пол Хофман - Левая Рука Бога

Проследив, как гонец скрылся за гребнем холма, Кейл снова перевел взгляд на Искупителей. Десяток знаменосцев подняли белые флаги с фигурой Повешенного Искупителя, нарисованной на них красной краской. Послышались команды сотников, они донеслись неразборчиво, но понять их смысл оказалось нетрудно, поскольку тысячи лучников одновременно натянули тетивы и нацелили луки вверх. Короткая пауза, новая команда, резкая отмашка флажками вниз — и четыре тучи стрел по дуге высотой в сотню футов полетели к передней линии позиций противника.

Несколько секунд — и они обрушились на Матерацци, те наклонили головы, чтобы уклониться от их острых наконечников. Пять тысяч стрел со звоном и лязгом отрикошетили от бронированных доспехов; Матерацци пригнулись, спасаясь от стального дождя, как если бы это был принесенный порывом ветра град. С флангов послышалось истеричное ржание раненых лошадей. Тем временем еще пять тысяч стрел ударило по позициям Матерацци. А через десять секунд еще пять.

В течение двух минут стальной дождь поливал Матерацци, но погибло лишь несколько человек, еще какое-то небольшое количество было ранено. ИдрисПукке оказался прав: непробиваемые для стрел доспехи делали свое дело. Но попробуйте представить себе: шум, нескончаемый скрежет металла, короткая пауза — и снова стрелы, снова испуганное ржание лошадей, крики несчастных, которым стрела угодила-таки в глаз или в шею…

Никто не желал сложа руки терпеть столь оскорбительное нападение. Какой смысл был в том, чтобы просто стоять и ждать, когда в тебя воткнется стрела, пущенная каким-то трусливым святошей, не знавшим ни роду своего, ни племени, не владевшим никаким военным искусством и не имевшим храбрости сразиться с неприятелем лицом к лицу?

Первой сорвалась кавалерия на левом фланге. Когда два их сигнальщика упали, резко опустив флажки, некоторые всадники приняли это за сигнал атаки. Посреди ржания раненых коней и паники, которая передалась другим лошадям, готовым взбрыкнуть и в страхе косящих глазами на суматоху, воцарившуюся повсюду, было трудно что-либо понять. Три лошади в ужасе рванули вперед. Остальные всадники сочли это приказом к наступлению. Никто не хотел показать себя трусом, оставаясь на месте. Это напоминало переволновавшихся на старте бегунов: стоит одному раньше времени сорваться с места, как за ним устремляются остальные. Окрики командиров, призывавших соблюдать строй, тонули во всеобщем грохоте, а тут еще снова — град стрел.

И вдруг все кони на левом фланге, подгоняемые нетерпением, страхом, обезумевшие от суматохи, бросаются вперед.

Нарцисс, наблюдающий за всем этим от Белой Палатки, громко изрыгает ругательства, словно стремясь остановить конницу, но вскоре понимает, что это уже невозможно. Тогда он жестом показывает своему адъютанту дать сигнал, чтобы правый фланг тоже перешел в наступление. И только после этого прибывают гонцы с холма Силбери, чтобы предупредить о частоколе, который вражеские лучники возвели у себя на флангах.

С вершины Силбери объятый ужасом Кейл, не веря глазам своим, наблюдает, как кавалерия Матерацци движется вперед. На ходу всадники, пришпоривая коней, стараются восстановить строй. Когда до первой линии вражеских лучников остается триста ярдов, им удается кое-как выстроиться в три шеренги. Поначалу, стоя в стременах, с зажатым под мышкой правой руки копьем, держа поводья левой, они скачут со скоростью, не превышающей скорость бегущего трусцой человека. Две сотни ярдов они преодолевают за сорок секунд, соблюдая этот темп даже под градом стрел. На последних пятидесяти ярдах эта устрашающая масса, состоящая из двух тысяч убойных снарядов — человек-зверь-сталь, — делает рывок и обрушивается на переднюю шеренгу лучников, готовая растоптать ее.

Лучники, все еще ощущая во рту вкус земли, смешанный с металлическим привкусом страха, выпускают новую порцию стрел. Часть лошадей с громким ржанием валится, сминая собственных ездоков, ломая спины и увлекая за собой тех, что скачут рядом. Но всадники продолжают держать строй. И вот — лязг, звон, скрежет — противники сталкиваются.

Ни одна лошадь по собственной воле не затопчет человека и не станет прыгать через препятствие, которое ей не под силу перескочить. Ни один человек не устоит перед боевым конем и сидящим на нем копьеносцем. Но люди способны сознательно идти на смерть, в отличие от животных. Их можно научить умирать.

Когда уже казалось, что конница вот-вот накатит на пеших, как все сметающая на своем пути океанская волна, лучники отступили назад и молниеносно оказались за острым частоколом. Кто-то, конечно, поскользнулся, кто-то оказался недостаточно проворен — эти были растоптаны или проткнуты копьями. Но и лошади слишком неожиданно налетели на острые колья, не успев уклониться. Насаженные на них, как на вертелы, они ржали и кричали так, словно наступил конец света, всадники падали с них, ломая шеи; тех, кто оказывался на земле, Искупители забивали деревянными молотами или протыкали мечами сквозь сочленения доспехов: один держал, другой вонзал меч, и коричневая грязь превращалась в красную.