Проснулся Филипп сам, однако не был уверен, провел ли он всю ночь один, или нет, и эта неизвестность мучила его больше, чем головная боль. Было бы обидно, до слез обидно потерять свою невинность в беспамятстве…
Филипп вздрогнул от неожиданности, услышав вежливое приветствие. Он поднял задумчивый взгляд и увидел рядом с собой Этьена де Монтини – симпатичного паренька девяти лет, служившего у него пажом.
– А-а, привет, дружище, – рассеянно ответил Филипп и тут же сообразил, что может расспросить его о минувшем вечере. В отличие от слуг и других пажей, Монтини умел при необходимости держать язык за зубами. – Послушай… мм… только строго между нами. Что я вчера вытворял?
Этьен в недоумении взглянул на него своими красивыми черными глазами, затем вяло улыбнулся.
– Вы ничего не вытворяли, монсеньор. Все было в полном порядке.
– Когда я ушел?.. И с кем?
– В одиннадцатом часу. Вы пожелали всем доброй ночи и ушли.
– Один?
– Один.
– Точно?
– Точно, монсеньор.
Филипп облегченно вздохнул:
– Вот и хорошо… – Он внимательнее присмотрелся к Монтини и спросил:
– Ты чем-то взволнован? Что произошло?
– В замок привезли девушку, – ответил Этьен. – Мертвую.
– Мертвую?
– Да, монсеньор. На рассвете она бросилась со скалы в реку. Двое крестьян, которые видели это, поспешили вытянуть ее из воды, но уже ничем помочь ей не могли.
– Она была мертва?
– Мертвее быть не могла. Она упала на мель, ударилась головой о камни и, наверное, тотчас умерла.
Филипп содрогнулся. Его нельзя было назвать слишком набожным и богобоязненным человеком, порой он позволял себе подвергать сомнению некоторые положения официальной церковной доктрины, одним словом, он не был слепо верующим во все, что проповедовали святые отцы, – но к самоубийству относился однозначно отрицательно. Сама мысль о том, что кто-то может сознательно лишить себя жизни, заставляла его сердце болезненно ныть, а по спине пробегал неприятный холодок.
С трудом подавив тяжелый вздох, Филипп спросил:
– А кто она, эта девушка?
Монтини пожал плечами:
– То-то и оно, что никто не знает. Поэтому ее привезли в замок – она явно не здешняя.
– А как она выглядит?
– С виду ей лет четырнадцать-пятнадцать. Определенно, она не из знатных девиц, но и не крестьянка и не служанка. Скорее всего, она из семьи богатого горожанина, правда, не из Тараскона, потому что здесь ее никто не узнал… – Тут Монтини замешкался, потом добавил:
– Впрочем, это не совсем так.
– Что не совсем так?
– Что ее никто не узнал. Кое-кто ее все же узнал.
– Стоп! – сказал Филипп. – Не понял. Ведь ты говорил, что ее никто не знает.
– Это верно, монсеньор, ее никто не знает. То есть не знает, кто она такая и откуда. Но вчера ее видели неподалеку от Тараскона. Дело было вечером.
– И что она делала?
Монтини поднял голову и по-взрослому пристально посмотрел Филиппу в глаза. Взгляд его был хмурым и грустным, в нем даже промелькнуло что-то похожее на ярость.
– Вернее, чтo с ней делали, – уточнил он.
Сердце Филиппа подпрыгнуло, а потом будто провалилось в бездну. Они как раз подошли к мавританскому фонтану в центре парка, и он присел на невысокий парапет. Этьен молча стоял перед ним.
– Рассказывай! – внезапно осипшим голосом велел ему Филипп.
– Ну… – Монтини нервно прокашлялся. – Я знаю совсем немного. Лишь то, что услышал из разговора слуг.
– Что ты услышал?
– В общем, ее видели… видели, как господин Гийом вез ее связанную в свой охотничий домик.
Филипп судорожно сглотнул. Так называемый охотничий домик Гийома находился в двух милях от Тараскона. Там его старшие братья вместе со своими приближенными время от времени устраивали оргии, которые нередко сопровождались групповым изнасилованием молоденьких крестьянских девушек, имевших неосторожность оказаться за пределами своих деревень, когда, порядком подвыпивши, Гийомова банда шныряла по округе в поисках развлечений. Крестьяне, разумеется, неоднократно жаловались герцогу на его старших сынов. Каждый раз герцог устраивал им взбучку и строжайше запрещал впредь заниматься подобным «промыслом», но, несмотря на это, Гийом и Робер втихую (а когда отца не было дома, то и в открытую) продолжали свои гнусные забавы.
Герцог как раз отсутствовал – он отправился в Барселону, чтобы договориться с тамошним графом о совместном использовании порта и верфей, и взял с собой Робера, – так что Гийом, почувствовав свободу, разошелся на всю катушку.
Читать дальше