Наталья Баранова - Тенёта

Лишь вы выбраться.

— Ну что ты, что ты, — донесся сквозь дремоту голос Ханца, успокаивающий всхрапывающую лошадь. — Что ты, дурочка. Али волков почуяла? Да откель им здесь быть?

Улыбнувшись сквозь сон этому знакомому голосу, Марта слегка заворочалась и окончательно проснулась, почувствовав, как больненько впился в бок один из камушков в потайном поясе.

— Ханц, — позвала она. — Да ты привяжи Красотку, что б никуда не убрела и Господь с ней. Наверное, тоже что-нибудь снится…

— Да нет. Наверное что-то почуяла, — долетел голос стражника. — я сейчас веток в костерок подкину.

— Ну, как знаешь, — отозвалась девушка, коснувшись неприметного пояса сквозь промокшую ткань платья.

В поясе, свернутом из полотенца, были спрятаны самые дорогие из ее украшений — крест, украшенный кроваво — алыми рубинами, доставшийся от матери, длинная нить крупного, слегка золотистого жемчуга, серьги, которые преподнес ей на свадьбу муж… Эти серьги в форме висевших на тонких цепочках полумесяцев, были сплошь усыпаны бриллиантами и изумрудами, топазами и шпинелью, связанными в причудливый сарацинский узор. На кончиках золотых цепочек спадавших вниз от полумесяцев тоже дрожали искорки драгоценных камней. Марта никогда не надевала их, но втайне любила любоваться игрой света на острых гранях. А еще там лежала пара колец. Одно старинное, которое досталось ее прабабке от своей прабабки. И другое, почти под стать серьгам, где крупный, прозрачный, слегка желтоватый камень окружали изумруды и золотистые топазы.

Вздохнув, Марта легко улыбнулась. Если придет нужда — она без сомнений продаст все вещицы. А барон…. Дьявол с ним, пусть подавится ее землями! Пусть они ему поперек горла встанут, но она сама ему не достанется.

Марта вновь улыбнулась, скользя по спиральной горке в сияющий сон, как внезапно громкое фырканье лошади разбудило ее вновь.

Где-то близко треснула ветка под неосторожной ногой. Ханц моментально вскочил, держа в руках лук.

— Кто здесь? — громко произнесла Марта, чувствуя, что из темноты кто-то неотрывно наблюдает за ними.

Из темноты выступил человек, неторопливо сделал шаг к ним.

Марта удивленно выдохнула. Он был молод, высок, строен. Мокрые, пшеничного цвета волосы облепляли юное, почти детское еще лицо. Одежда была явно крестьянской, некогда, несомненно, добротной, но слишком легкой для поздней осени, и довольно грязной.

Ханц удивленно охнул.

— Откуда ты тут взялся? — произнес страж.

— Заплутал, — проговорил юноша. — Могу я погреться у вашего костра?

— Еще хлеба попроси, — недовольно протянул бывший стражник.

— Ханц, — проговорила Марта, — прекрати немедленно! От нас не убудет, если юноша посидит у костра. И ничего страшного, если он с нами выйдет с топей. Сам, наверное, не знал бы как Господа благодарить, окажись ты на его месте.

Ханц нехотя опустил лук, оглядывая пришлого неприязненно и зло.

— На кусок не рассчитывай, голодранец, — заметил он, — самим мало. Да поблагодари госпожу, коли б не она, так получил бы стрелу меж глаз.

Поднявшись на ноги, Марта подошла к сумке, в которой лежала провизия, и, отломив кусок сыра, протянула его незнакомцу.

— Давно здесь? — спросила она, заглянув в блестящие отблесками костра, глаза.

— Должно быть седьмицу, госпожа, — пробормотал юноша, не торопясь впиться зубами в сыр.

Под ее внимательным взглядом, юноша, сглотнув слюну, и словно нехотя, отломил кусочек сыра и положил его в рот. Марта устало пожала плечами в ответ на невнятное бурчание Ханца. Спорить не хотелось. Обернувшись, она посмотрела на провожатого, на его недовольное лицо.

"Все правильно, — подумалось, вдруг, а сердце запротестовало, не соглашаясь с этой истиной. — Еды и так, с трудом, хватит ему одному. И кормить нахлебника в данной ситуации, значит, остаться без куска самому". Но смириться с этой правдой не хотелось. Невольно Марта пожалела, что вместо тяжелого золота не взяла еще вяленого мяса и хлеба. Здесь, в глуши золото не имело никакой ценности. Оно не могло утолить голод и жажду, не могло обогреть.

Обернувшись, женщина посмотрела на юношу, севшего возле костра. Невольно слезы навернулись на глаза. Он был так худ. Возможно, будь он ниже ростом, это б не бросалось в глаза, но эти впалые щеки, этот взгляд оголодавшего волчонка резал по сердцу ножом. Возможно, не было б так больно, будь юноша уродлив, но какая-то невероятная, нечеловеческая красота проступала сквозь грязь и худобу, и ее не могли скрыть ни потрепанная одежда, ни настороженность во взгляде.