Наталья Баранова - Тенёта

Марта зло посмотрела в его лицо, медленно подняла остренький подбородок.

— Иди вперед, — приказала она, — и не смей медлить. В седле я как-нибудь удержусь. Я не хочу ночевать на этом берегу. Предчувствия у меня…. Нехорошие.

Парень согласно кивнул.

— У меня тоже, — признался нехотя.

Страх проколол длинной иглой, достигши сердца. Невольно оглянувшись, Марта увидела опять лишь донельзя суженный горизонт, серые ветки, терявшиеся во мгле.

Приступ кашля обжег горло и грудь, словно их ей раздирала когтистая нечистая тварь. Кое-как справившись с ним, девушка вцепилась в луку седла.

Ханц, и в самом деле, повинуясь приказу, прибавил шага. И толчки при каждом шаге лошади стали сильнее. Не так давно она б и не обратила на то внимания. Но сейчас, когда жар и озноб измучили тело, когда мокрая одежда, липнувшая к телу, дарила лишнюю тяжесть, когда сознание словно раздваивалось, и она уже не могла с точностью определить где находится, и что с ней происходит, каждый из них отдавался в теле то болью, то истомой.

Шаг лошади гасил волю и разум, И чувствуя ритмичную поступь, она неслась за двумя, бредущими по старой гати, путниками мелкой серой птахой, а настигая, поворачивалась и летела прочь, словно желая измерить, сколько еще, сколько часов пути разделяет их и преследователей.

Из этого странного состояния ее вывел голос Ханца.

— Госпожа…, - позвал он, — госпожа…

Марта вздрогнула и осмотрелась.

Со всех сторон подступала ночь. День был серый. Сейчас же мир вокруг был не белесым, а темным.

Упав в теплые руки Ханца, Марта тут же отпрянула от него. Под ногами было сухо. Хрупнула ветка.

— Сейчас, — засуетился юноша. — Сейчас я костерок запалю. Погреетесь.

— Где мы?

— Да на острове же, — проговорил юноша. — Добрались. А вы, кажись, остаток дороги продремали. Стражей баронских можно покуда не опасаться. Среди них, знающих эти места вовсе нет. Сунутся в болото ночью, так непременно потонут. Эх, еще день — два, будем на суше. А там и до деревеньки моей недалеко. На свое золото да серебро припасов, одежду купите и, благослови Вас Господь. Все дороги открыты, езжайте, куда пожелаете. Только подальше, подальше от барона.

Марта вымученно улыбнулась. Прислонившись спиной к шершавой сосновой коре, прикрыла глаза.

Сосны…. Значит, довольно высоко. Значит, никогда не топят и талые воды этот, застрявший посреди болот островок. И можно не бояться ночного исполнения кошмара, терзавшего ее вчера. Черной жижи у самых губ, чего-то странного, повисшего камнями на ногах, и тянущего от света и воздуха вниз, в недра, в самый ад.

Ханц меж тем запалил костерок, набрав смолистых веток. Потянуло дымком.

Марта, приблизившись, протянула руки над огнем. Ханц подал ей несколько ломтей хлеба и сыра. Марта, поблагодарив, нехотя отщипнула кусок.

Есть не хотелось. Это началось еще вчера, но тогда она все списала на свинцовую усталость непривычно — долгого и тяжелого путешествия. Сейчас же, чувствуя, как огнем горит булыжник, неведомо как попавший внутрь, как невозможно-тяжело бывает дышать, она не сомневалась, что сырость и холод сделали свое дело. Она заболевала. И было совсем непонятно, как долго она еще сможет оставаться на ногах.

Сглотнув комок, девушка, снова отщипнула кусок хлеба, заставив себя жевать. Посмотрев на Ханца, жевавшего с удовольствием, она внезапно отдала ему хлеб назад.

— Это последняя? — проговорила Марта, почти утверждая.

— Там еще немного сыра, — отозвался парень беззаботно.

— Я не хочу есть, — сказала Марта просто. — А ты устал и много шел сегодня.

Ханц посмотрел на нее удивленно, но ничего не сказав, впился зубами в мякиш. Марта, отойдя от огня, прислонившись к дереву, опустилась на землю. Глаза слипались. И даже здесь на земле, ей казалось, что она чувствует размеренный конский шаг.

Уплывал мир, отступали болота. И снились солнечные дни. Полные прозрачной водой ручьи. Мягкость перин, тепло очага, надежность стен.

Как хорошо поздней осенью быть под их защитой. Как хорошо в хозяйственной суете проводить дни. Как спокойно обращаться к Богу на исходе каждого дня, благодаря за хлеб насущный.

Никогда до того она не понимала странников и нищих, бродящих от дома к дому, выпрашивающих кусок хлеба. И немыслимым казалось, что ее теплый уютный мирок может оказаться так далеко от нее. Что и ее потянет куда-то ветер странствий.

Что впереди, она не знала, впрочем, и не желала знать. Мечталось лишь подальше уехать от этих мест. На золото и серебро, упрятанное в седельной сумке вновь купить себе покой и уют. Что до дома, до его крепких надежных стен, об этом надобно позабыть. Ну да ничего…