Дмитрий Щербинин - Спящие боги

Он был все в той же душной палате – кругом густо храпели упившиеся воины.

– Тиши ты! – его толкнули, и он перевернулся на живот, заскрежетал зубами.

Следующим утром Творимира охватил жар – давала о себе знать не залеченная вовремя рука.

В лазарет он попал уже в полубессознательном состоянии, выкрикивая обрывки фраз: то проклиная разбойников, то пытаясь кому–то доказать, что он не виновен в убийстве женщины. Руку покрыли мазью, и она словно вспыхнула – Творимир стенал, рычал, извивался…

– Тише, тише… – раздался жалостливый голос, и на лоб Творимира легла легкая женская рука.

Ничего не видя, захрипел он:

– Это ты?.. Ну, что же меня оставила… Зачем я здесь? Где тот колодец, со светом на дне? Я бы в него прыгнул сейчас…

– О чем ты говоришь, дорогой? – зрение возвращалось, и он увидел склонившуюся над ним девушку.

Это была не загадочная дева–птица. Девушка красивая и явно гордая своей красою. Чуть полная, видно – деловая, страстная, привыкшая ко всяким сильным, исступленным чувствам.

Творимир ничего не ответил, только заскрежетал зубами. Она внимательно, жадно его разглядывала, говорила:

– Разве не узнал меня?.. Любава. Ну, теперь вспомнил?!.. Нет?.. Ночью, когда вы только в наш город приехали, мы и повстречались. Ты, видно, на наших улочках заплутал; я то как раз во двор вышла – и ты бежишь, запыхался. Ты мне сразу приглянулся, я тебя и звала… Ну, а что ж убежал? Иль я не красива?.. Да за мной столько парней сваталось – всем отказывала. Так что ты не подумай, что я развратная. Я ради любви и с войском, в лекарской части пошла. Думаешь, буду ждать, когда этих ненавистных побьете?.. На неделе свадьбу сыграем!..

– А разве за неделю их не разгромим? – прошептал Творимир.

– Да какой там! Эти окаянные крепко засели. У них же Гроб Весны. Он им таких сил придает, что каждый за десятерых бьется! Ух, была бы моя воля – всех бы их передавила! Давить таких надо, давить! – и она чмокнула беспомощного Творимира в лоб.

– Нет – я не согласен. – сказал он, но чувствовал, что слова его столь же беспомощны, как и его тело…

И потекли однообразные, страшные дни в лазарете. Постоянные вопли, стенания раненных – Творимиру казалось, что он попал в застенок. Любава не отходила от него – ухаживала, лепетала, и была уверена, что быть им мужем и женою…

Вот, наконец, рука была излечена, и Творимир оказался в большой палате среди пьяных и еще более злых, нежели прежде воинов.

– Гады! – ревел один из них – покрытый шрамами, и с выбитым глазом. – Надолго мы здесь застряли! Надолго! У–ух, гады!..

И несколько часов все вопили и пили. И вновь Творимир пропитался их злобой. Ночью снились тысячи мальчиков–мстителей, с окровавленными клинками. Творимир рубил, но на место павших приходили новые…

Следующим утром он вновь был направлен в атаку…

И вернулся уже вечером – с несколькими новыми, но незначительными ранами на теле, и с безумным, исступленным пламенем в очах. Он много пил, а потом вцепился в плечо своего, такого же пьяного соседа, и зашипел:

– Мне бесы в душу лезут.. Сегодня я сначала с отвращением рубил, ну а потом – как взяла меня злоба, уже не мог остановиться. И рубил. И рубил! И рубил!! Нескольких насмерть зарубил… Тошно мне… О–о–ох, тошно!..

Воин впился в него мутными глазами, что–то невразумительно пробормотал, и побрел на улицу…

Ночь. Палата храпит, смердит, кто–то во сне стонет, кто–то ругается…

Пьяный Творимир грыз грязную ткань, которая составляла стены, из глаз его текли слезы – захлебываясь в материи, он хрипел:

– Здесь все обезумели… И, если я не сбегу – тоже разума лишусь…

Так он решил бежать.

Спотыкаясь об тела, прошатался к выходу, вывалился под звезды. Пригибаясь, побежал меж иными палатами.

Уже у выхода из лагеря его окрикнул пост.

– Эй, кто идет?!

– Оставьте меня! – нервно крикнул Творимир – метнулся в сторону.

Бежал очень долго, а, когда наконец остановился – понял, что он среди поля, что лагерь остался где–то далеко, и что никакой погони нет.

Надеясь тут же обрести благодать, повалился он в травы.

И тут началось безумие.

Прежде всего, Творимир понял, что намертво врос в землю, и не может пошевелиться. Затем его грудь стала набухать, расти вверх – трещали, рвались кости, и, если бы он мог, то закричал от боли.

Кости складывались в стены, в здания, дворцы, стены. На стенах и на улицах складывались фигурки «разбойников», а вблизи от города, из лица Творимира сложился огромный военный лагерь. Тысячи и тысячи озлобленных, жаждущих крови воинов пребывали в душных палатках, и каждого из этих воинов чувствовал своим раздробленным сознанием Творимир. И он вопил тысячью голосов, он пил тысячью глоток, от терзался тысячами ран. На него наползали бессмысленные нагроможденья образов, но главенствовала злоба…