Анна Бодрова - Ванильная пинта

В моей жизни еще не было подобных дней. В моей короткой жизни еще никогда не было столько горя, грязи, мерзости и опустошения сразу вместе, одновременно… Я помню, как лежала на заднем сиденье родительского джипа, и меня мутило, жутко мутило! Андрей иногда оглядывался, спрашивал, не хочу ли я подышать воздухом. Только не надо думать, что это была забота. Он просто боялся, что меня вырвет прямо на сиденье. И меня вырвало. Пожалуй, я сделала это специально. Он не должен был предлагать мне водку.

Мы ехали с похорон. Было очень душно, хотя солнце уже село. Машина провоняла дорогими духами гламурных маминых коллег. Ненавижу их! Они понатащили столько гвоздик! Мама их терпеть не могла. Андрей тоже не знал, и тоже притащил венок, нашпигованный этими гвоздиками и хвоей, как рождественская ёлка. Я была рада, что этот маскарад наконец окончен. Мы ехали домой, хотя дом для меня уже не был домом. Мы переехали в этот коттедж только месяц назад. Он казался мне совсем чужим, как и Андрей… Поминки были мне так же омерзительны, как и весь этот цирк: парад лицемеров, шлюх и их бизнес–френдов. Никто из них не стоил даже ногтя маминого мизинца! Никто из них не способен понять, что это был за человек. Про Андрея я уж молчу. Не мне осуждать её выбор, а доказывать очевидное, грозило крупной ссорой… Это он предложил мне водки. Я конечно благодарна ему за то, что он не стал читать мне нотации и разрешил покурить в машине, но предлагать семнадцатилетнему человеку водку!.. да еще и говорить, что это нужно! Я посмотрела на него с омерзением. Мама никогда бы этого не одобрила. С еще большим омерзением поднесла рюмку ко рту и, поверив ему, что «сразу станет легче», влила в себя этот яд. Тогда еще я не знала, но теперь с уверенностью могу сказать – яд намного приятнее! Нечего было удивляться, что по дороге домой меня всё–таки вырвало. Однако Андрей выглядел очень раздраженным. Он перестал на меня посматривать в зеркало, опустил все стекла и набрал скорость, чтобы не чувствовать запаха. Мне было все равно, мне было не стыдно. Я злилась, я уже почти ненавидела его. Смутно помню, как мы приехали домой. Я отправилась в душ, облилась ледяной водой. От холода сразу протрезвела, но теперь мне стало стыдно, больно и страшно. Сидя на полу душевой, я ревела очень долго. Я не понимала, почему так произошло. За что Бог сделал так? В чем я так сильно виновата? И что мне теперь делать?.. Андрей, хоть и старался быть если не отцом, то другом, но все равно, он – чужой. Он обо мне ничего не знает, да и никогда не интересовался… Я плакала навзрыд, так плакала, что сводило живот, но не могла остановиться. Странно, мне казалось, что становится легче, когда плачешь. «Надо успокоиться, надо жить…» – говорила я шепотом сама себе, но мысли о продолжении обычной жизни нагоняли еще большую волну горечи. Я умывалась и снова ревела. И так до тех пор, пока Андрей не постучал.

– Лиз, ты там как?! – его голос вернул меня к жизни и немного согрел. Всё–таки беспокоится обо мне. Значит не всё так ужасно, как мне кажется.

– Я сейчас! – я даже испугалась, как охрип у меня голос.

Когда я вышла (а вышла я в мамином халате, потому как это была её ванная комната, и там ничего больше не было), Андрей повернулся. Ему тоже было не по себе, и он сидел на их кровати, но вроде глаза были сухими, он просто устал. Он почему–то застыл с глупым видом, приложив пальцы ко рту.

– Что? Я испачкала одежду! Там… не было больше ничего… – я оценила ситуацию и покраснела, а краснею я прямо на глазах, сразу видно, такими пунцовыми пятнышками, – Извини, если напугала… – не совсем то, что я имела в виду, но тоже сойдет – подумала я.

– Да нет… – мне показалось, или он действительно усмехнулся?!.. – Ничего, – выдавил он из себя, наконец–то опустив руку, – Тебе идёт, – теперь мне не показалось – он действительно улыбнулся, но очень печально… не придерешься…

Уже дойдя до своей двери, я услышала:

– Я… кофе сделаю! Будешь?!

«Сегодня всё не по своим законам. Он хочет казаться близким, даже семью себе представляет…» – я его пожалела, да и хотелось мне кофе, просто на несколько секунд я впала в ступор.

– Давай!

* * *

Вот так, наверное, должно было быть. Когда люди в какой–то беде, они объединяются, даже если раньше враждовали. Я даже на это время забыла своё «защитное хамство» и стала называть его по имени. Мне показалось, он это оценит. Был для меня человеком без имени, не личностью значит, никем… Теперь все преграды и мысленные, астральные заборы рушились.