Ника Ракитина - Ратанга

Она присела на край постели и долго, чуть усмехаясь, смотрела в лицо спящей. Сестра?.. Хозяйка?.. На поясе у Вентнора кинжал, его легко вынуть. Покончить одним ударом. И другим ударом — себя. Или лучше подождать, пока сбегутся? Не дождется, Вентнор прикончит… Ладно.

Мигнул ночник, метнулась тень по лицу Странницы. и Алин стремительно склонилась к ней: почудилось? нет, глаза открыты, блеснули в свете ночника. Темные, глубокие, нездешние…

— Эгле?.. — слабым голосом спросила Странница, и Алин почувствовала странное облегчение от того, что та ошиблась.

— Нет, — сказала она с усмешкой. Странница молчала.

— Пришла поблагодарить, — проговорила Алин сквозь зубы, не отрывая от нее глаз. — За непрошеное твое милосердие. Слышишь?

Странница не отвечала. Блестящие темные глаза ее скользнули взглядом по Алин и остановились на чем-то за ее спиной.

— Пожалела меня? — шептала Алин. — Я тоже жалею. Жалею, что не добила тебя тогда, ночью. Достали бы вы меня сейчас…

— Глупенькая, — утомленно проговорила Странница и вдруг протянула руку к ее лицу. Алин перехватила эту руку, отвела, чувствуя, как подступают к глазам непонятные слезы.

— Конечно, глупенькая! — бросила она зло. — Помедлила тогда. А впрочем, и сейчас не поздно… Плохо ты хранишь Ратангу, Хранительница! Такого врага пожалела.

— А что ты можешь сейчас сделать Ратанге?

— Тебя убить могу!

Странница прикрыла глаза. Алин вдруг почувствовала себя бессильной. Ну что надо сделать с этой женщиной, чтобы довести ее до ярости?!

— Зачем ты меня спасала? — наклонилась она ниже. — Зачем?

Губы Странницы дрогнули:

— Жалела.

— А тех, преданных мной, не жалела? Мертвым милосердие ни к чему, да? А родичей их, у которых на глазах ты меня о смерти спасла — не жалела?!..

Странница рывком приподнялась, и в глазах ее вспыхнул такой гнев, что Алин умолкла.

— Твоей кровью их не воскресишь! Тебе умереть было бы легче, чем раскаяться, знаю. Так вот — не умрешь! Родичам еще в глаза глянешь…

Она тяжело упала на подушки.

— Раскаяться! — Алин через силу рассмеялась. — Вот выйду сейчас из Дома, скажу первому встречному, кто я — думаешь, закон его удержит?

— Делай, как хочешь, — тихо сказала Странница. — От чужого кинжала я тебя защитить не могу. Жаль, так я хотела узнать, отчего мы похожи. Может быть, сестры…

— Ты бы хотела иметь такую сестру? — Алин облизала пересохшие губы. — Смешно это все, смешно…

— Так смешно, что у тебя слезы на глазах, девочка?

Странница погладила ее по руке.

— Глупости! — вздохнула Алин, но руки не отняла.

— Ты ведь тоже не можешь одна, девочка…

— Могу!

— Нет. Тебе тяжело сейчас, среди молчания…

Алин захотелось вновь, как тогда, на площади, закричать: "Не хочу твоего милосердия!", но тут Странница, замолчав на полуслове, обхватила Алин, будто пытаясь заслонить. Алин обернулась. Над ними стоял Вентнор. Лицо у него было страшное.

— Ты… — процедил он сквозь зубы, глядя на Алин, — что тебе нужно здесь?

— Все в порядке, Вентнор, — ласково сказала Странница, не выпуская Алин. — Я хочу пить.

— Сейчас, — он снял с полки питье. Алин молча высвободилась, отошла в угол. Странница долго пила, а Вентнор поддерживал ее. Потом он поставил чашку на столик и хотел отойти, но Странница взяла его за руку, и он покорно сел рядом.

— Откуда эта взялась? — спросил он шепотом, кивнув на Алин.

— Странница слабо улыбнулась:

— Она ничего плохого не сделала.

— Она тебя разбудила.

— Что ты, я сама проснулась…

— Помолчи, — умоляюще сказал Вентнор. — Танис велела тебе молчать.

— Хорошо, — Странница сильнее сжала его руку.

— Тебе больно? — догадался Вентнор.

— Нет.

— Больно, я же вижу…

— Нет, — повторяла Странница, не выпуская его руки. Они мгновенно забыли об Алин. Она постояла немного и вышла, побрела по коридору. И вскоре наткнулась на Боско.

— Вот чертовка! — высказался он почти восхищенно, хватая беглянку за плечо. — Мы с ног сбились, а она гуляет себе.

Алин ничего не ответила.

На рассвете пятого дня после суда я проснулась от странного звука. Будто над Ратангой кто-то дунул в гигантскую раковину. Звук был протяжный, чистый, тающий вдалеке.

Алин спала. Она стала спокойнее за эти дни, после таинственного своего исчезновения. Но это было уже не то каменно-спокойное безразличие опустошенной души перед неизбежностью — это было спокойствие тяжелораненого, уверовавшего в то, что он выживет. И потому я с легким сердцем оставляла ее одну надолго.