Инесса Ципоркина - Мир без лица. Книга 2

— Не бу-у-удет, ой не бу-у-удет! — хором отвечаем мы с Нуддом. И принимаемся хохотать. Тоже хором. Сестры мои норны и бог-полукровка Видар смотрят на нас, как на чокнутых. А нам смешно. Решение, как всегда, оказалось таким простым…

Дуновение ветра и движение волны человек ощущает слишком поздно, когда опасность РЯДОМ. Нет у людей боковой линии, которой рыбы и фоморы чувствуют воду, нет у него и перьев, которыми птица ловит ветер. Поэтому человека так легко захватить врасплох и утащить в темные бездны, пока он беспомощно молотит руками и пытается ухватиться за ускользающие от пальцев камни… Но в одном фоморы схожи с людьми: когда стихия пытается смять наши тела и уволочь в одном ей известном направлении мы точно так же предаемся ненужным философствованиям.

Вот и я, прижатая к огромному сталагнату [71] Колонноподобные образования, возникающие при соединении сталактитов и сталагмитов — прим. авт. сдвоенной хваткой Морка и дыхания бездны, размышляла о чем угодно, только не о насущном. Не о том, что сталось с Фрелем и Марком, не о том, каково сейчас приходится Мулиартех и Гвиллиону. Ветер расплющил нас об известковую колонну, волосы Морка залепили мне лицо, обхватив камень со всех сторон серебряной паутиной, я видела только распахнутые глаза своего мужчины, горящие в темноте белым огнем, а мысли в моей голове текли плавной, ленивой рекой: хорошо, что мы, фоморы, умеем не только чувствовать, но и предчувствовать момент, когда стихия сожмет кулак и в ее горсти ты превратишься в беспомощного малька, лишенного воли… хорошо, что у нас была эта секунда, чтобы метнуться вбок и вжаться в твердую опору, уцепиться за нее руками, ногами, прядями волос, точно щупальцами… хорошо бы это поскорее кончилось.

Ветер утих. Морк осторожно выглянул наружу. Никого. Ни-ко-го.

Как же мы бежали к черному провалу вдали! Не помня себя, забыв о необходимости передвигаться перебежками от выступа к выступу, чтобы в случае нового вдоха не улететь следом за нашими незадачливыми спутниками. Тоннель, в который их затянуло, резко загибался вниз, превращаясь в отвесную дыру. И на самом краю пропасти на грани падения балансировало каменное изваяние. Гвиллион! Вот уж кому ничего не грозило, рухни он вниз. Но из его стиснутой руки, точно бесконечная лента, свисало тело Мулиартех. Героический сын Муспельхейма непочтительно держал морского змея за хвост. Когда мы вытянули мою разгневанную прабабку на край провала, следом, будто елочные игрушки, зацепившиеся за гирлянду, из бездонной глотки Корасона показались Фрель и Марк. Живые. И даже не очень помятые.

— Ада… Морк… — отдышавшись, с трудом произносит Мулиартех. — Там скверные места. Я… видела.

Единственный глаз дочери Лира способен разглядеть прозрачную креветку в мутной воде за несколько миль. Хорошо, что эта пропасть мельче нескольких миль. И плохо, что на дне ее нас ждут новые неприятности.

— Что там? — отрывисто спрашивает Морк.

— Если магма, я схожу один, — хмуро добавляет Гвиллион.

— Если бы… — задумывается прабабка. — Это похоже на наши подводные озера, на Священные воды. Мы верили, что в них открывается путь в другие миры, но ошиблись. Он открывается здесь.

Час от часу не легче. Мы УЖЕ в других мирах! Марк УЖЕ завел нас в странное место, в котором реальности вкладываются одна в другую, словно матрешки: остров Корасон вложен во вселенную Марка, город-дворец Тентакао — в Корасон, улей Синьоры — в Тентакао… Нам что, придется перебрать все «матрешки», из которых составлен наш архипелаг в море Ид?

— На что это похоже? — допытываюсь я. — Это вода? Суша? Лава?

— Это тьма во тьме, — беспомощно роняет Мулиартех. Выражение беспомощности на морде морского змея — это надо видеть. Или нет. Не надо этого видеть. Никому.

От нашей целеустремленности мало что осталось. Тяжелее всех приходится Фрелю. Он храбрый парень, но не сумасшедший. И вселившиеся в него духи не могут лишить смертное тело и человеческий разум инстинкта самосохранения. Фреля трясет. Еще одно слово Мулиартех — и наш бессменный проводник устроит истерику. На три голоса.

Зато Марк сидит тихо-тихо, будто осьминог под камнем. Мельком взглянув на его лицо, отворачиваюсь, продолжаю расспрашивать бабку, потом смотрю на Марка еще раз и еще… Меня словно невидимой нитью тянет.

Человеческие лица при первой встрече кажутся нам, фоморам, странными, точно увиденными из-под воды. Людская мимика подает необъяснимые знаки, как будто кто-то другой показывается в глазах, словно в освещенных окнах. Я присаживаюсь на корточки перед Марком и твердой рукой беру его за подбородок. Мне важно увидеть того, в окнах.