Инесса Ципоркина - Мир без лица. Книга 2

Потому что пустыня, поджидающая нас, — это именно «нигде». Так уж создан мир Марка, что за пределами города, населенного нелюбимыми отродьями подсознания, начинается пустота, пустота даже для пустыни нетипичная. Это какая-то Атакама [3] Пустыня Атакама считается самой сухой пустыней на свете. Атакама находится в на севере Чили и граничит на западе с Тихим океаном, на севере — с Перу, на востоке — с Боливией и Аргентиной. В некоторых местах пустыни дождь выпадает раз в несколько десятков лет. Некоторые метеостанции в Атакаме никогда не регистрировали дождь. В этой пустыне зарегистрирована самая низкая влажность воздуха: 0 % — прим. авт. , где русла рек не видели воды тысячелетиями. Туда-то мы и идем. И я никак не могу ответить себе на вопрос: зачем?

Мореход, разумеется, с нами не пошел. Да и зачем? Он, как ему и положено, знает только воды, а познание островов оставляет нам. Демиургам и тем, кого в гости к демиургам занесло. И мы, как он выражается, идем наполнять остров собой. Потому что негоже предавать свой мир на милость песков и ветров. Должно в нем быть еще что-то, кроме этих проклятых селитряниц [4] Селитра, необходимая для изготовления пороха, частью извлекалась из природных залежей, частью готовилась искусственно в селитряницах (буртах). При искусственном получении селитры старались создать такие же условия и вызвать такие же процессы, которыми обусловлено образование природных залежей селитры. С этой целью делали смесь из разлагающихся органических отбросов с землей, содержащей известь, золу и т. п. вещества. Смесь эту складывали в кучи и оставляли лежать на воздухе известное время, поливая ее по временам водой, мочой, настоем навоза, кровью с боен, экскрементами, отходами клееваренных и кожевенных заводов и т. п. — прим. авт. , воняющих кровью, дерьмом и кислой пороховой вонью…

Ядовитый туман, поднимающийся с мертвой просоленной земли, перехватывал горло. Мы брели, словно грешные души сквозь зловонный ад. Казалось, вся мерзость мира собрана в этих кучах и ямах и отстаивается, чтоб превратиться в мерзость еще худшую — в орудие убийства себе подобных. Не нужно было много ума, чтобы понять: вселенная Марка — это отстойник. Отстойник нежеланных чувств, мыслей, людей. И чище он становится там, где жизни нет совсем, в прокаленной и просоленной пустыне, среди грязно-бурых и бело-серых соляных корок, издали сияющих под безжалостным солнцем, точно настоящие озера, фальшивым зеркальным блеском…

Фрель, кажется, почуял нашу скрытую неприязнь к творцу этого неуютного мира. И взял Марка под свое покровительство. Он тащил рюкзак Марка, когда тот уставал. Во время привалов он разувал Марка и смотрел, не натер ли тот ноги. Он пел протяжные песни на смешном языке индейцев кечуа [5] Официальный язык империи инков, используется в Перу, Боливии и других странах Южной Америки — прим. авт. с тем большей охотой, что Марк их слушал. Но Марку, неблагодарной скотине, все было по барабану. Он по-прежнему демонстрировал парню козью морду и передергивался от его прикосновений. Непристойных предложений, что ли, опасался? Да уж, из нашей группы он был самый весь из себя красавчик. Седой, ощипанный, сутулый, похожий на больного грифа.

А еще было заметно, что Марку стыдно самого себя. Что он старается справиться с метастазами Дурачка в собственном сознании. Старается, но не преуспевает. Мы были в его глазах синими уродами, а Гвиллион — уродом каменным. Его вдвойне терзала мысль о том, что выживание слабого человеческого тела целиком и полностью зависит от нашей уродской способности добывать воду в преисподней, которую он, креативщик, сотворил.

Словом, это была отнюдь не увеселительная прогулка. Да мы, собственно, на прогулку и не рассчитывали. И даже не пытались сделать вид, что гуляем. Хмуро топали через пустоши, время от времени обессиленно присаживаясь на груды пустой, высушенной солнцем породы, где поменьше воняло, люди ели, Морк, я или Мулиартех, собрав волю в кулак, вытягивали в баклаги немного солоноватой воды из почвы, Гвиллион и Фрель лениво переругивались. Кажется, если у кого имелся шанс дождаться фрелевых авансов, то именно у Гвиллиона. Могучий каменный мужчинище, одетый более чем скудно — в набедренную повязку, если быть точным, — как магнитом тянул к себе Фреля. К тому же Гвиллион быстро научился болтать на кечуа и даже подтягивать инкским песнопениям вторым голосом.

Так они и шли втроем впереди, переругиваясь, напевая и хмуро молча попеременно. Дорогу мы предоставили выбирать Марку. Все-таки это был его мир.