Садовница

— До свидания.

Эрле поняла, что это не обещание, а констатация факта, и улыбнулась ему в ответ самыми кончиками губ.

После того, как уехал Марк, ей стало совсем невмоготу. Она не понимала, что с ней. Все шло отлично и в то же время отвратительно, таланты жителей Ранницы распускались, как цветы по весне — но ей хотелось забиться в угол, крепко зажмуриться и заткнуть уши — чтобы ничего не видеть, не чувствовать, не ощущать… Дни тянулись рывками — то едва плелись, наползая друг на друга, то вдруг пускались вскачь, так что она едва поспевала за ними — но все они были серые и далекие, как сквозь толстое оконное стекло.

И имя ее тоске было "Марк".

В то утро она возвращалась с мессы. Зимний ветер обжигал щеки, и Эрле машинально подняла воротник пелерины, чтобы хоть немножко их прикрыть. Под ногами похрустывал тонкий слой хорошо утоптанного снега, дышать было остро и колко, и девушка поневоле шла медленно. За ее спиной, над крышами домов и у самого плеча собора, багровым неровным пятном щурилось солнце, и бледно-голубое небо, затянутое белесой дымкой, казалось припорошенным все тем же бесконечным снегом.

Зима…

…Она надеялась, что в церкви ей станет легче — ошиблась, едва не задавленная великолепием убранства, позолотой, богатством стенных росписей, всепроникающим запахом свечного воска… захотелось на воздух, сбежала, не дожидаясь конца мессы — кажется, никто не заметил, и так бывала редко, да еще и сидела в последнем ряду, у самой двери… но легче опять же не стало. Бессмысленно вокруг, Господи, Твой храм давит мне на плечи, Твой мир тесен в груди и душит в горловине — убери это, все равно все ненужно и пусто… отпусти меня, распусти меня нитка за ниткой, как испорченный платок…

Солнце из-за крыш

Скалится нелепо.

Остается лишь —

Головою в небо…

Замерзшие губы сами по себе выводят несложный мотив.

"…головою в небо…"

Эрле поежилась.

Знобко-то как…

Хруст снега за спиной. Девушка обернулась — ее кто-то догонял. Движение оказалось слишком резким, в глазах немедленно потемнело, а когда прояснилось — преследователь уже был рядом. Синий плащ с меховой оторочкой. Знакомое доверчивое лицо, глаза — синие, глубокие, ясные, открытые, светлые пушистые волосы — шапочкой вокруг головы, узкий нос, четкая округлая линия подбородка, над верхней губой — светлый пушок будущих усов. И аура — такая пронзительно-синяя, что прочие цвета остались почти неразличимы. Себастьян.

— Здравствуйте, — сказал юноша и улыбнулся обезоруживающе. — Вы ведь только что ушли с мессы, верно? А я вас знаю. Я вас как-то раз рядом с Марком видел. Ведь вы же знаете Марка?

— Знаю, — подтвердила Эрле, и от пытливого взгляда юноши не укрылась ее мимолетная болезненная гримаса.

— А можно, я с вами немного пройду? — не дождавшись другого ответа, снова заговорил он. Эрле пожала плечами:

— Хорошо.

Его компании она не была рада, но прогнать не хватало ни сил, ни желания. Поэт как-никак, и совсем еще не расцветший… ей никогда раньше не доводилось видеть такой поэтический талант при почти полном отсутствии прочих талантов. Его ауру она не только видела глазами, но и чувствовала кожей и всем телом. Это было немного похоже на плавание в открытом спокойном море: волны ласковые-ласковые, и все равно норовят перекатиться через голову.

— Вы грустите, — нарушил молчание юноша через несколько десятков шагов. — Вас что-то печалит… Скажите, вы тоже не любите воскресенья?

— Почему? — заставила себя вяло поинтересоваться девушка, глядя под ноги.

— Потому что это праздник, а вслед за ним всегда случаются будни — серые и гладкие, похожие на холодные булыжники, из которых свили ожерелье и повесили на шею…

— С чего это вы взяли, что мне грустно? — довольно-таки резко осведомилась девушка. — Может, мне, напротив, очень весело, а вы мне как раз веселиться мешаете!

Себастьян смешался. Его глаза тут же стали сдавленными и побитыми.

— Извините, — сказал он глухо. — Я правда не хотел… Наверное, это оттого, что у меня самого не слишком весело на душе, вот и вообразил себе невесть что…

Эрле нашла в себе силы примиряюще улыбнуться.

— Это ты извини. Просто у меня сейчас не очень хорошее настроение, и мне не хочется, чтобы меня утешали.

— О-о… — протянул Себастьян расстроенно, и его лицо стало таким огорченным, что девушка сделала над собой усилие и заговорила с ним еще мягче:

— Да, наверное, ты прав. Я и в самом деле не люблю праздники.