Садовница

— Доброго дня, — поздоровалась девушка, поравнявшись с Марией, и одновременно с этим Себастьян мрачно произнес: — Знакомься, Ри, это Эрле.

— И вам того же, — отозвалась девочка, останавливаясь и беззастенчиво разглядывая незнакомку. Эрле наконец определилась, какой цвет преобладал в ее ауре: густо-малиновый, с лиловатым даже оттенком. Чуть сильнее в лиловый — и девочка могла бы стать неплохой актрисой, но к нему примешивался малиновый, а значит, ее талант — устраивать людям праздники…

— А у вас юбка промокла, — сказала Мария, кивая на Эрле. — И ноги, наверное, тоже. Как придете домой — обязательно разотрите их насухо и выпейте горячего молока с вишневым вареньем.

— Варенье — это чтобы не заболеть? — с улыбкой уточнила Эрле.

— Варенье — это чтобы было вкуснее, — девочка посмотрела на нее с явным упреком. — Между прочим, это все и к тебе, Себ, могло бы относиться, только ты ж опять ругаться начнешь…

— И начну, — подтвердил он с вызовом. — Маленькая ты еще, чтобы старшим братом командовать!

— Я-то маленькая, — согласилась Мария, перекладывая коньки из одной руки в другую. — Я маленькая, а ты небось опять под ноги не смотрел, потому что увидел в небесах серебряную арфу, на которой играют облака… Все, не дуйся, я уже ушла! — и девочка вприпрыжку припустила вниз по улице, всем своим видом показывая, как ей такое отношение к ее словам безразлично.

— Спасибо за совет! — крикнула ей вдогонку Эрле. Ри обернулась, улыбнулась темно-карими, почти сливающимися со зрачком глазами: — Да не за что!

— У тебя забавная сестра, — сказала девушка Себастьяну чуть погодя, когда они остались одни. Проглянувшее сквозь плотную пелену неясное солнце подтвердило ее слова, послав на землю первый за день луч.

— Скорее — занудная, — мрачно поправил ее юноша, пряча руки под плащ и изучая взглядом трехтелую сосульку на соседней крыше.

— Да нет же, — запротестовала Эрле, так яростно мотнув головой, что пришлось вытаскивать руку из муфты и поправлять капор. — Она о тебе беспокоится…

Юноша упрямо молчал и смотрел в сторону.

— Себастьян, — прошептала Эрле, повернувшись вслед за ним так, чтобы следить за выражением его лица. — Мы ведь не виноваты, что не видим того же, что и ты… Мы просто не умеем…

— А ты и правда так и не увидела ту радугу? Ну, которую я тебе пытался показать? — спросил он точно таким же шепотом, избегая смотреть ей прямо в глаза. — Золотую, над домами?

Эрле опустила голову. На утоптанном снегу появился еще один слабый оттиск ее маленького сапожка.

— Я пойду, Себастьян, ладно? — проговорила она после непродолжительного молчания. — Мы ведь еще встретимся, хорошо?..

…Он смотрел ей в спину — как девушка, спотыкаясь и оскальзываясь чуть ли не на каждом шагу, прижимая к груди спрятанные в муфту руки, спешит прочь от него, склонив увенчанную капором голову — и в памяти стыло свежее воспоминание: мир — пустая оболочка, и если смотреть сквозь него, можно увидеть, как, обнимая ствол ивы, сидит у самой воды светловолосая девушка и молчит о чем-то своем, и река, словно медленный ласковый щенок, припадает к ее босым ногам…

…На следующий день она проснулась вялой и разбитой. Саднило в горле, голова казалась набитой одновременно и мягкими тряпками, и звенящими колоколами — они эхом отдавались в висках, бухая призывно и гулко; а когда она попыталась встать с кровати — у нее тотчас потускнело в глазах, а следом окатило волной слабости.

Короче говоря, Эрле простудилась.

К полудню зашла узнать, в чем дело, тетушка Роза. Застала свою жилицу все еще лежащей в постели, неодобрительно поцокала языком и велела пить липовый отвар, который сама же незамедлительно и занесла. Эрле приняла его с благодарностью, и даже нашла в себе силы, чтобы об этом сказать. Между ног уходящей тетушки Розы в комнату проскользнул еще с вечера отправившийся на мышиную охоту Муркель. Погуляв немного по комнате и удостоверившись, что в его отсутствие там никто новый не завелся, он недовольно покосился на лежащую Эрле, после чего взобрался на кровать, осторожно ступил девушке на грудь и затоптался, устраиваясь там поудобнее. Эрле сморщилась — хорошо хоть без когтей! — в губы ткнулся холодок кошачьего дыхания, и она спихнула кота с себя, укоризненно при этом прошептав:

— А я как дышать буду?

"Ничего не знаю", — с невинным видом ответствовал Муркель, но обратно залезть не пытался. Правда, и на одеяле рядом с хозяйкой лежать не захотел — ушел на другой конец кровати, где и устроился у девушки на ногах, торжественно провозгласив, что их надо держать в тепле и он даже знает, кто этим теплом будет. Эрле улыбнулась ему и сама незаметно задремала.