Иней Олненн - Быль о Холодном Огне

Прошло еще два дня. Риэл осунулась и почернела лицом, постоянное ожидание удара потихоньку сводило ее с ума, убивало медленно, как яд. И она решилась.

— Где твой хозяин? — спросила она существо.

Существо съежилось.

— Его здесь нет, но он здесь, — еле слышно произнесло оно.

— Тогда пошли.

Держась за стену, Риэл поднялась, на несколько мгновений закрыла глаза, чтобы увидеть свой дар, как учил ее Ивьял Нрон, и стряхнула с запястий железные кольца. Человечек испуганно отскочил к двери, и теперь в подземелье была только его лысая голова на тонкой шее, на шее болтался, как собачий ошейник, обрывок толстой веревки. Его глаза были полны изумления и ужаса, он не представлял, как может человек снять Цепи, сделанные Им, и не умереть на месте! А когда Риэл к нему шагнула, человечек кинулся бежать, подвывая на ходу, как побитый пес.

…Ступеней было всего двадцать семь, но она преодолевала их, казалось, двадцать семь дней. Холодный пот застилал глаза, и сердце стучало гулко и с болью, но она, стиснув зубы, взбиралась все выше и выше, и все труднее было удерживать свое сознание под защитой дара.

Но вот ей в лицо ударил сильный порыв ледяного ветра, обжегший кожу колючими снежинками. Защищаясь, Риэл прикрыла лицо рукой и задохнулась от проникшего в грудь холода, холод придал ей немного сил. Потом отвела руку.

И замерла.

Как рассказать несколькими словами то, что увидела она в один миг? Ибо в этот миг ее слух стал слухом зверя, глаза — глазами зверя, чутье — чутьем зверя, попавшего в западню. А такой зверь не беспомощен — он опасен.

Восемь высоких прямоугольных колонн упирались в непроглядное черное небо. Мертвенно-белый свет низкой луны серебрил их заледеневшие грани. Страшными украшениями висели на них прикованные цепями тела людей — неживых людей. Ветер шевелил обрывки одежды и длинные волосы — темные, светлые, седые, присыпал их снежной крупой, как прошлогоднюю траву.

Ветер завывал голодным волком, и волки из ледяных полей вторили ему, чуя добычу.

Ветер поземкой шуршал по земле — или то лед спал под ногами?.. — и Риэл шла по этой поземке, не чуя ног, забыв о холоде. Она шла к Камням.

Могучие глыбы чернее черноты стояли кругом, вершинами чуть склонясь друг к другу, словно беседовали меж собой. Эти глыбы дышали могуществом столь сильным, что Риэл задохнулась. Их сила согнула ее, заставила опуститься на колени, прижала к земле, как хищник прижимает жертву, ибо Камни те — сердце Махагавы, отмеченное Рунами Заклятий и Предостережений, начертанных эльямарами во времена, когда земля еще не знала людей.

А в круге тех Камней возвышался трон — весь из чистого белого льда, и на нем извивалась, клубилась, текла ночь, то расплываясь, то вновь приобретая очертания человеческой фигуры, и в этой ночи Риэл видела глаза — живые, горящие ненавистью такой сильной, что она могла бы править миром. Это был Черный Король.

Позади трона застыли двое из тех, кого Кирч звал нелюдями — эгнарами, и которые прежде — теперь Риэл знала это — были ормитами. У подножия пристроилось существо все с тем же обрывком веревки на шее, и она вспомнила одно из его имен — Верный Пес.

Ужас и безмерное отчаяние нахлынули на Риэл. Она стояла на коленях перед великолепным троном, ожидая, что сила Камней вот-вот раздавит ее, чувствовала себя жалкой и беспомощной, чувствовала, как возвращается безумная боль, тонкими ручейками просачиваясь сквозь защиту дара.

— Чего ты хочешь от меня? Не заставляй меня ждать. Говори.

Голос ее дрожал, но его услышали, и ветер принес ответ отовсюду:

— То, чем наградили тебя эльямары. Твой дар.

— Нет.

Риэл сказала это прежде, чем успела понять вопрос.

Ввергнув ее в подземелье, показав ей ее ничтожность и свое величие, он имел право требовать у нее дар.

— Зачем он тебе? — страх мешал ей дышать. — Ты добился всего, чего хотел, ты покорил Долину и стал ее королем. Чего ты хочешь еще?..

И клубящаяся ночь голосом ветра вновь ответила ей:

— Я помышляю о могуществе, равном которому ничего не было и не будет. Владея Огнем, я смогу править миром, и это будет время справедливости.

Риэл начала бить дрожь. Она стояла у черты, за которой смерть была бы спасением, но смерть нужно было еще заслужить.

— Что же ты зовешь справедливостью? — прошептала она, чувствуя, как щеки покрываются льдом, — жизнь покидала ее.

На мгновение облако закрыло луну, стало тихо и темно, и слова, выброшенные из этой темноты, были особенно зловещи: