Иней Олненн - Книга 1. Цепные псы одинаковы

Сообща они шест расшатали — до того крепко в землю вбит был — повалили да в мелкие куски изрубили, а череп в воду далеко забросили. Потом стали совет держать: как быстрее до нужного места добраться. Не долго спорили, порешили — каждый зверем пойдет, так оно вернее да скорее получится.

— А что Травник? — Оярлик спрашивает. — С ним-то как быть?

А Травник в ответ говорит, усмехаясь:

— Я у Камней быстрее вашего буду, но для верности на подходе, на берегу вас встречу.

— Врозь пойдем, — Ингерд молвит, — потому как тропы у нас разные и добыча тоже. Друг друга ждать не станем, некогда ждать, кто первым придет — тому и бой принимать.

И, не мешкая, зверьем обратились: Ингерд — волком, Оярлик — лисом, Эйрик — барсом. Травник молодой только и видел, как мелькнули черная, рыжая и белая шкуры, и все, опустел берег. Постоял парнишка, на посох опираясь, потом впереди себя Руну заветную начертил, слово шепнул и пропал.

Не помышлял Ингерд, что все так повернется. Жил на северном берегу, в суровых краях, в Море студеное с отцом и братьями хаживал, мечи ковал, детей растил — и всю жизнь бы так прожить, и не надо доли иной. А переменилась судьба-то и таким жребием выпала, что впору с высокой кручи да вниз головой. В ярость да в ненависть, как в реку холодную, стремнистую, окунулся — и понесло течение быстрое, а куда? Да все одно: к погибели. И рад бы остановиться, воздуху глотнуть, поразмыслить, что к чему, а не остановишься, несет течение-то. Сам себя Ингерд ненавистью травил, сам себя к погибельной черте за руку привел, но у черты задержался, не переступил — и прозрел. Что его ярость, что его ненависть в сравнении с просторами земли родной, да с Горами, что с юга высятся, да с Морями, что с севера плещутся? Что его боль в сравнении с болью и горем лесов и полей, огнем и кровью томимых? И гибель его племени разве сравниться с гибелью всей Махагавы?..

Потому Ингерд и бежал сейчас, волком обернувшись, из собственной шкуры вырываясь, к Черным Камням, чтоб не дать пробудить их, чтоб их неизмеримая сила не погубила земли от Моря до Моря лежащие.

Бежал он день и ночь и от усталости падал и снова вставал и снова бежал. Лапы об острые камни прибрежные в кровь сбил, шкуру о ветки колючие изодрал, но не останавливался. Да, ненависть могуча, и человека она на великие и страшные дела подвигает, но жажда противостояния сильна не меньше, и именно она гнала вперед Волка. Отстоять свое — землю, жизнь, любовь — вот что двигало Ингерда наперерез эрилю Хёльмиру, и он бежал. Скоро берег скалистый лесами покрылся, темнее стало. Казалось Ингерду — уже вечность в пути, и путь этот никогда не закончится. А лес по левому боку от него все разрастался, и понял Ингерд, что это Лес Ведунов начался. Тогда без страха нырнул он под древесный полог, и словно зрение у него иное открылось.

Лес изнутри будто светился весь сиянием зеленым, как живой, и деревья и травы в этот раз по-доброму встретили его, и голоса их он услыхал в сердце своем — разные, друг на дружку не похожие, как же Ингерду захотелось остановиться и поговорить с ними! Но он не остановился, и деревья покорно расступились перед его стремительным бегом, и корни не цепляли его, и травы лап не опутывали. Лес ему сам дорогу указывал, тропой широкой перед ним стелился, и вынесла тропа Волка на утес крутой, что по-над Морем высился, и едва удержался Ингерд на обрыве. Застыл, впалыми боками воздух втягивая, вниз глянул. А внизу, на неспокойной глади морской, ладьи плывут — тринадцать штук, одна за одной, острыми носами в пену зарываются, а на крутых боках просмоленных щиты со знаком кабаньего клыка висят. То не промысловые ладьи были, а боевые, и Вепри на веслах сидели могучие в подкольчужных рубахах кожаных. Понял Ингерд, что плывут они воевать Черные Камни, а разве устоять ведунам безоружным против мечей и копий? Задрал волк морду кверху, и вздрогнули Вепри от звериного рычанья яростного над волнами буйными пронесшегося, озираться начали, но никого не увидели, лишь мелькнула тень на утесе черная — может, туча солнце прикрыла?..

Знал Ингерд, что не тягаться ему с Морем в скорости, а в одиночку — с Вепрями, но израненные лапы несли его вперед. Кабы сообразил Ветер у Леса помощи попросить, так сил бы у него много прибавилось, и боль бы отпустила, и раны бы зарубцевались. Но не знал того Ингерд, и потому силы с каждым прыжком оставлял за спиной. И все же добежал он до берега, чтоб Асгамиров встретить, не дать им в лес просочиться и у Камней для лихого дела собраться.