Робин Мак-Кинли - Красавица

– Так это тот самый конь, что не смог бы есть, если бы ты оставила его, а, маленькая мисс?

Он потрепал коня по шее. Мужчину тоже звали Том, Том Брэдли; и он начал приходить к нашему огню иногда по вечерам. Дни медленно превращались в недели и мы все больше и больше привыкали друг к другу.

Многие караванщики держались особняком; слишком много они повидали путешественников в такой обстановке, ехавших в новые, неизвестные края, чтобы интересоваться ими. Они не обращали на нас внимания: не со зла, а просто с безразличием, как они не обращали внимания ни на что, кроме лошадей, складывания грузов, состояния повозок, дорог и погоды. Визиты Тома Брэдли мы приветствовали, потому что даже с добродушием и оптимизмом Жэрвейна, мы все равно склонялись к унынию. Никто из нас не привык к долгим, изнуряющим часам езды ни верхом на лошади (что было предпочтительнее), ни в повозке, которая была построена для перевозки тяжелых грузов и была оборудована для деликатного человеческого груза.

– Да ладно, – говорил Том, – ты держишься молодцом; и через недельку-другую станет легче, ты привыкнешь к этому. Поешь немного рагу с мясом и будешь как новенькая.

Том знал все, что можно было о готовке в горшке над небольшим костром и научил нас жарить картофель на углях. А когда Грейс не могла заснуть от боли, вызванной путешествием в седле, он каким-то образом нашел овчинку, на которой она могла сидеть и не взял за это ни пенни.

– Меня называют Сестрой милосердия, – сказал он с усмешкой, – все остальные; но я не против. Кто-то же должен присматривать за вами, простаками, а то будут проблемы, если вы не сможете за собой уследить. Кроме, конечно же, вас, сэр, – он кивнул Жэрвейну, который хохотнул.

– Я благодарен вам за помощь не меньше остальных, Том, – сказал он. – Я не много знаю о повозках, как вы уже могли заметить.

Том усмехнулся.

– О, да, я этим лет двадцать, нет, тридцать уже занимаюсь, и нет ничего, что я не знаю о повозках. Нет у меня дома, семьи, знаете ли, так что я забочусь о тех, кому я необходим в этих поездках. И, скажу я вам сейчас, да и потом скажу, когда покинете нас и пойдете своим путем: я вам желаю удачи, а это редко говорю. Ухаживать за кем-то – это, по большей части, благое дело. И мне будет жаль расстаться с вами, ребята.

Поездка длилась уже два долгих месяца и к тому времени, как мы отделились от каравана, мы все были покрыты ссадинами от седел, парализованы болью в каждом дюйме костей, мыщц и кожи от того, что спали на земле, и сыты по горло всем происходившим.

Единственными, кто не был настолько подвержен тому, что для нас, девушек, было отчаянным бременем, были Жэрвейн и Великодушный: Жэр все также был спокоен и радушен как в день, когда впервые вошел в наш дом, больше трех месяцев назад; а Великодушный продолжал дружелюбно трусить в хвосте каравана, словно ему не было дела до окружающих. Мы все похудели, окрепли и отрастили космы. Том пожал всем руки и пощекотал Великодушного под подбородком; пожелав нам удачи, как и обещал, он сказал, что мы встретимся через полгода. Он заедет поздороваться и забрать пару лошадей, что мы взяли с собой из каравана.

Непривычные условия путешествия утомили всех, нам было не до разглядывания окрестностей, которые мы проезжали. В основном были заметны ямы на дороге, камни под нашими одеялами и то, что с листьев на деревьях, под которыми мы спали, капала роса.

Свернув с главной дороги по направлению к нашему новому дому, который был уже в нескольких милях отсюда, мы впервые осмотрелись и проявили интерес к земле, по которой путешествовали.

Мы были в самом центре страны, далеко от моря; это была холмистая местность, в отличие от равнинной, пересеченной реками земли, что мы покинули. Мы отделились от наших спутников на рассвете, а поздним вечером уже были на главной (и единственной) улице Синего Холма. Дети кричали о том, что мы подъезжали, а люди, прикрывая глаза руками, глядели на нас через свои маленькие, холмистые, аккуратно скошенные и вспаханные поля. Мы увидели побеги пшеницы и кукурузы, овса и гречи; там были коровы, овцы, свиньи, козы и даже несколько крепких, лохматых лошадей в упряжке. Большинство людей продолжили свою работу: приехавшие останутся, а вот день скоро кончится; но в городке дюжина, или чуть больше, человек ждали, чтобы увидеть и поприветствовать нас.

Жэр, чудесным образом, нашел где-то свою тетю с шестью детьми - она держала небольшой трактир; эта тетя знала, что Жэр хотел привести с собой невесту обратно к холмам, на которых он вырос, и именно она написала ему о пустующей кузнице в их родном городе. Ее улыбка приободрила нас, сиротинушек, потерянных в дикой природе, и заставила нас почувствовать себя не такими забытыми.