Ольга Романовская: Дама с единорогом

— Может, не стоит, сеньор? — осторожно спросил один из его спутников, с опаской покосившись на реку.

— Не распускай нюни, Джек, ничего со мной не случится, — улыбнулся Герберт. — Лёд крепкий, смотри!

Он смело въехал на лёд и развернул лошадь:

— Ну, смелей! Не отставай, ребята!

Один за другим слуги съехали на блестящую гладь реки.

— Первый и главный урок: никогда ничего не бояться, — назидательно заметил Герберт и поехал вниз по течению, туда, где был Уорш. Копыта лошади скользили; пару раз она чуть не упала, но он не обращал на это внимания.

После поворота река стала шире; по нетронутому ветром снежному насту ехать было легче. Скользя взглядом по противоположному берегу, Герберт искал место, где бы можно было подняться на твёрдую землю. Наконец он вроде бы нашёл то, что искал, и, пришпорив коня, поскакал к еле заметной тропке, проложенной местными жителями. Герберт был уже у самого берега, рядом с высохшими пучками замёршей травы, когда лёд под его лошадью затрещал и раскололся, увлекая в ледяную воду обоих: и коня, и всадника. Испуганно заржав, лошадь отчаянно пыталась выбраться из полыньи, била копытами по льду, превращая его в мелкую снежную крошку. Высвободив ноги из стремян, Герберт ухватился за более-менее крепкий край полыньи — неудачно, лёд не выдержал тяжести. Спешившиеся слуги уже спешили ему на помощь. Кто-то бросил утопающему верёвку — она оказалась слишком короткой, пришлось ползти по льду. А минуты утекали безвозвратно… Когда помощь подоспела, у Герберта уже не было сил, чтобы ею воспользоваться. Он медленно пошёл на дно. По воде разошлись круги, разошлись и пропали.

Обвязавшись верёвкой, Джек смело прыгнул в воду, но подвиг его не был вознаграждён: он сумел вытащить только безжизненное тело.

Барон Уоршел узнал о смерти сына на следующее утро. Выйдя во двор, он долго-долго смотрел на затянутое облаками небо. Был Сочельник, но на душе у него было не радостно. Он хотел бы, чтобы ни этого Сочельника, ни предстоящего Рождества не было, но сына было уже не вернуть. А ведь какие на него возлагались надежды… И до чего же нелепая смерть! Зачем его понесло на этот лёд? Почему никто не удержал его? Да разве удержишь девятнадцатилетнего мальчишку, он ведь сам был таким в его годы…

Две скупые слезинки, скорее всего, единственные слёзы в его жизни, стекли по щекам. Барон торопливо утёр их — лишь бы никто не видел его слабости! — и задумался. Наверное, нужно обговорить детали похорон с капелланом. Да, пожалуй, он сам это сделает.

Посуда была начищена до блеска. Глиняные горшки, медные и серебряные блюда, кубки — предмет её гордости и зависти соседок. Хозяйство всегда должно быть в образцовом порядке, особенно под Рождество. Правда, в этом году сын мог и не приехать: мало ли дел у шерифа, он мог спокойно остаться в Хоствиле. К тому же, его давно звал к себе один из графов Глостерских, а граф — это не тот человек, которому можно отказать. Так что Розмари Норинстан не ждала сына в канун Сочельника, что, впрочем, не умерило её пыла по приведению дома в «божеский вид». Циновки на полу по всему замку были заменены новыми, омела красовалась там, где ей и положено, очаг в зале полыхал живительным огнем. Теперь же графиня внимательно наблюдала за служанками, выбивавшими пыль из ковров — благо Бог в тот год не поскупился на снег.

Розмари, во всем любившая порядок, поторапливала их, ругала за лень и пустые разговоры: Рождество на носу, а ещё столько всего нужно переделать! А вдруг сын всё же приедет? Что он скажет, что подумает о матери и сестрах? Не выдержав, графиня опустилась на колени и принялась сама вытирать щеткой грязь из ворса. Потом, при помощи одной из служанок, она водрузила ковер на деревянную балку, неизвестно для каких целей выступавшую из стены амбара (может, предыдущие хозяева Орлейна хотели к нему что-нибудь пристроить, но раздумали), и принялась энергично выбивать его толстой палкой.

— Матушка, боюсь, нам без Вас не обойтись на кухне! — Раскрасневшаяся девушка остановилась напротив графини и, незаметно от нее, дала пинка одной из служанок.

— Ни минуты покоя! Дадут мне в этом доме когда-нибудь отдохнуть? — в сердцах вскричала Розмари. — А ты бы, срамница, не позорилась перед людьми. Волосы-то прикрой — замужем, как-никак! Да и на плечи накинула бы чего-нибудь — на дворе морозец. Учти, заболеешь, мне с тобой сидеть некогда.

Маргарет равнодушно пожала плечами. По ней лучше заболеть и умереть, чем прозябать в браке с этим мерзавцем, её мужем. Бывают же такие образины на свете! Чтоб он помер в какой-нибудь канаве и всю свою семейку прихватил с собой. Прости меня Господи, с языка сорвалось! Она перекрестилась и зашагала за матерью. Он ведь ей муж, нехорошо так о муже. Вот, к матери её на Рождество отпустил. «Ничего, — язвительно мысленно усмехнулась Маргарет, — это твое последнее Рождество дома под одной крышей с братьями и сестрами. Уладит он свои дела, вернется домой — и будешь всю жизнь вертеться вокруг него, как уж на сковородке. Хотя и дома хрен редьки не слаще».