Etcetera - Оборотень

— У меня есть что предложить ему.

— И что же это? — Огонь бесновался в камине, явно предвещая что-то нехорошее. Севэриан усмехнулся. — Цветок Шаанора.

— Тебе кажется это смешным?!

Могло и быть и хуже, подумал альв, а потом сделал то, чего не позволял уже долгие годы. Усомнился в умственном здоровье друга.

— Наш цветок? — упавшим голосом впервые напомнила о себе человечка, высовываясь из-за двери. До этого она удивительно тихо стояла, настолько, что он о ней даже забыл и поверил, что воровка ушла.

— Почему именно творение Шаанора? — раздраженно продолжил Риан, тут же о ней снова забывая и поворачиваясь к Севэриану. — Не спорю, это настоящая редкость и любой маг пойдет даже в рабство, чтобы его заполучить. Но почему его?

— Все равно надо было его добывать. Я не рассказывал тебе об условиях, которые поставила проклятая фея. Но добыть цветок это одно из них. Делать потом с ним можем, что захотим. — Севэриан разговаривал с ним, с двухсотлетним альвом, терпеливо, мягко и успокаивающе. Как с маленьким ребенком.

Нет, порой даже самые достойные представители людей, бывают невыносимы, — раздраженно подумал Риан. Но это глупое предположение от обычно здравомыслящего иррани могло быть только следствием отчаяния. Альв судорожно засоображал. Меньше всего он хотел обращаться за помощью к этому неблагодарному орку, но…

— Значит, делать с цветком можете все, что хотите… я знаю, лорда Наррана. Я мог бы попросить… Он мог бы одолжить вам цветок для снятия проклятия. На время. — если Севэриан уж что-то задумает, этого упертого человека не переубедит даже весь сонм светлых богов, но он обязан был образумить, остановить. — При условии, что вы его вернете. Но воровать… это же ужасно. Бесчестно. — уши уже не просто подрагивали, они обвисали в разные стороны, уже вызывая нездоровое любопытство со стороны воровки. Долго живя в людском городе, любой даже из самых сдержанных альвов расслабляется, теряет постоянный самоконтроль, и вот результат. Уши дергаются, как у малолетки.

— Не знал, что ты знаком с вер Нарраном.

Альв вспомнил насмешливую, так выбешивающую его ухмылку полуорка, и этот его медлительный тягучий голос, которым он непременно говорил всякие гадости, и содрогнулся.

— Можно сказать, немного знаю его.

Альв аккуратно, двумя пальцами вернул их на место и перевел дух.

— Сев, ушастик прав.

— Ты принимаешь сторону Риана? — заметно удивился тот. Тоже самое сделал и альв, но гораздо более сдержанно.

— Нет. — тут же насупилась эшсхе, как мысленно называл альв это ходячее злодеяние. — Но Сев, если цветок нам дадут и так, на время, зачем его воровать? Если это самая охраняемая сокровищница, то и не выйдет! Этот же куст… то бишь цветок этот, он же огромный, его даже не спрячешь! А колдуну можешь предложить что-нибудь другое.

Боги, с удивлением подумал альв, иногда вы говорите даже устами глупцов. Не найдя поддержки даже у нее, Севэриан больше ничего не сказал. Оставалось лишь надеяться, что он избежит необдуманных поступков, и угроза, нависшая над племянником не лишит его обычного здравомыслия.

— Послушай ее, в воровстве она понимает. — нехотя согласился альв. — Хотя все равно стоило бы тебе от нее избавиться.

Йин, эта странная находка Севэриана, хмуро глянула на него исподлобья. Глаза у нее были светлые и очень злые. Но если у его друга, когда тот еще находился в человеческом обличье, глаза были светлые, как чистая речная вода, то у воровки они были неопределенного оттенка. Таким бывает сероватый утренний туман, расплывчатый, неясный. Волосы тоже светлые, как разлитое молоко. Даже не желтоватые, "соломенные", как говорят люди, а тот же самый расплывчатый, дымчато-светлый оттенок тумана.

Игры хозяйки Судеб иногда принимали удивительные формы. Возможно, изменения, вызванные проклятьем коснулись и ее, но все же было в Йин, или как там ее, что-то… вызывающее подозрения. Вряд ли благородные альвы, подумал Риан. — Никто из нас не опустился бы до воровства, принципы чести текут у нас в крови. Даже у полукровок. Да, и ростом она не вышла, все альвки, высокие, гибкие, с достоинством несущие себя под небесами. Вряд ли и наши темные собратья. В пещерах, куда не проникает ни единый луч света, кожа становится темной и грубой, а волосы приобретают плотные, насыщенные оттенки ночи, поэтому выбравшись на поверхность, дармы долго не могут насытиться ни солнцем, ни теплом, ни всем тем, что может предложить им человеческий мир. Впрочем, может, ему только кажется, что у нее в предках были нелюди. Слишком уж необычный экземпляр.