Вадим Храппа: Ульмигания

Проснулся в своей постели далеко за полдень и никак не мог понять, почему это он спит голым и чем же от него так воняет? Понемногу подмастерье стал припоминать ночное приключение. И так ему стало гадко на душе, что встал он, оделся и пошел в ближайший трактир. А там, кружка за кружкой, он и излил душу приятелю.

Вернулся подмастерье домой, а его хозяйки делают вид, будто и не было бурной ночи.

Время шло, а в доме все как раньше. Подмастерью стало казаться, что та ночь приснилась. Он успокоился, и все бы обошлось. Вот только приятель оказался несдержан на язык. Пошли слухи. Подмастерье начал замечать, что хозяюшки стали косо на него поглядывать. Молчат, все больше хмурятся.

Как-то возится подмастерье в пивоварне возле котлов, вдруг заходит огромная кошка. Он таких и не видел никогда. Оторопел даже. Но кошка ничего, даже ласковой оказалась, стала тереться об его ноги. Хотел было подмастерье опять за работу взяться, но вдруг видит, что кошка его все ближе к кипящему котлу подталкивает. Он вправо, и она туда же, он влево, она — за ним. Еще бы шаг, и быть подмастерью сваренным живьем. Но он изловчился, отскочил в сторону и пнул кошку ногой. Она в котел и свалилась. Да как закричит человечьим голосом! Подмастерье глянул, а в котле его хозяйка варится. Испугался он, скинул фартук и сбежал из дома. Идет по улице и думает: а ведь найдут хозяйку в котле, его казнят за эту ведьму. Добрался до порта, завербовался на судно. Потом сошел в Риге. Какое-то время в Курляндии перебивался, потом воевал в русской армии. А к старости домой — в Пруссию — потянуло. Вот и пришел к пастору облегчить душу.

Жил в Пруссии один крестьянин, известный неудержимой страстью к обогащению. Звали его Мартин. Чуть ли не каждый день изобретал он все новые способы к увеличению прибыли со своего хозяйства. Кони его были самыми сильными в Пруссии, коровы самыми удойными, свиноматки приносили по пятнадцать поросят, гуси были размером с овцу, а овцы — с теленка. Все у него было, и все — самое лучшее.

Как-то лег Мартин спать, а ему не спится. Хочется придумать что-нибудь еще, что прибавило бы доходов. Думал, думал, и впервые ничего в голову не пришло. Разволновался Мартин, взял фонарь, пошел в обход по своим владениям. Авось найдет, что — не самое лучшее, не самое совершенное. Не нашел ничего, ни одного изъяна. Даже стены амбара излазил, думал хоть мышиную норку найти да заткнуть ее, авось хоть на пригоршню урожая сбережется. Нет и норок. Давно уж грызуны во всей округе потравлены.

Сел Мартин во дворе на лавочку и чуть не плачет. Совсем отчаялся. Настроение такое пакостное, что вот хоть бери и черту душу закладывай, лишь бы прибыльно было.

А Дьявол, вот он, прямо тут и стоит.

— Звал, Мартин? — спрашивает.

«Да, — думает Мартин, — только вспомни о нем, он тут как тут».

— Так и есть, — говорит черт. — Такая работа. А ты, я слыхал, прибыли ищешь?

— Да уж, — говорит Мартин. — Хотелось бы.

— Есть такой способ, — говорит Дьявол.

— Знаем мы твои способы, — отвечает ему Мартин. — Ты, небось, сразу душу потребуешь.

— Зачем же сразу? Мы не изверги. Потерпим. Да и не нужна мне твоя душа сейчас. Мне тоже прибыль надобна. Расходы ведь и у меня большие. А сделаем так: ты пашешь, сеешь, а я обеспечу урожай, которого в мире еще не видели. В десять раз больше того, что ты раньше имел. Только уговор — убираем вместе. А чтобы получилось поровну и никому не обидно, в первый год вершки мои, в другой — твои. И так мы поработаем четыре года. Ну, как?

— Да что ж, — говорит Мартин, — терять особо нечего. По рукам.

Пошел Мартин домой, немного поразмыслил, и с хитрой улыбкой уснул.

Подошло время уборки. Мартин носится как угорелый, строит новые погреба — картошку некуда девать.

Приходит Дьявол.

— Ну что, — спрашивает. — Урожаем доволен?

— Еще бы! Я о таком и мечтать не мог. Спасибо, брат.

— А моя доля где? — спрашивает Дьявол.

— Да там, в поле осталась. Иди, забирай.

Пошел Дьявол в поле, попинал копытом ботву и говорит Мартину:

— Да, знал я, что ты хитер. Ну да ладно, следующие корешки мои.

Прошел год.

Мартин и сам запарился, и семью свою загонял, и всех соседей в работу впряг. Пшеницей не только амбары, но и двор завален. Пыль столбом. Грохот от молотьбы такой стоит, что не говорить, а кричать приходится.