Гала Рихтер - Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера

Мне пятнадцать лет, а за моими плечами осталась целая огромная жизнь. За стремительно убегающие пейзажи уходило всё: чертовы детские дома, приюты, ночлежки, трущобы городов всего мира, боль, крик, злость и ненависть. И туда же уходило все светлое, что когда-то было: воспоминания о матери, самые первые, тогда еще счастливые; люди, которых я встречал в бесконечном пути…и Дик. Риди тоже оставался в старой жизни, которую я решил похоронить глубоко в своем сердце. Мне не хотелось этого делать, но иначе я бы не смог. Иначе, я не поехал бы в Чикаго, а вернулся бы в "Новый дом", а то и вовсе бы сбежал куда-нибудь подальше. Куда-нибудь на теплое Западное побережье: Калифорния, Флорида… А может быть, все-таки в Вену, где сейчас в разгаре зима. Хорошо, что визовые режимы отменены давным-давно, а уж способов проникнуть на корабль или в поезд я знал предостаточно.

— О чем задумался? — хрипловатый голос Дика вернул меня к реальности.

— Да ни о чем, — я пожал плечами, но потом внезапно для самого себя разоткровенничался, — О том, что иногда все заканчивается.

— Что — всё? — заинтересовался Дик.

— Да вообще всё. Жизнь становится иной, а мы даже не замечаем этого. А когда осознаем, обычно бывает уже поздно. Вот так то.

Дик достал из кармана сигарету, пустил колечко дыма (я молча позавидовал — так и не научился этому трюку) в открытое окно и заметил вполголоса:

— А ты умнеешь, Мистер Нелепица.

Ну надо же, Дик Риди сделал мне полновесный комплимент. Стало быть, не сегодня, так завтра пойдет синий снег, ад замерзнет, а черти начнут кататься на коньках, держась за руки, в гармонии со всем гребаным миром.

Ничего этого я Риди не сказал, сам не знаю почему.

— Скорее, просто взрослею, — ответил я вместо этого.

Дик помолчал немного, выбросил окурок в окно, глубоко и искренне наплевав на все истерики "зеленых" по поводу мусора на обочинах, и сказал спокойно:

— Я рад, что ты это осознаешь.

Дальнейший путь до Чикаго мы провели молча, и это было правильно. Дик время от времени смолил свои сигариллы, заставляя меня вздыхать от зависти — просить их я у него не стал, зная, что это не принесет результатов. А я глядел на дорогу и представлял себе будущее с Чейсами.

Мелани и Лоуренс пришли ко мне в палату позавчера вечером, когда я, полулежа на кровати, смотрел в окно и считал пролетающих голубей, которых, если верить Доне, подкармливали сотрудники госпиталя.

Я их и не узнал, если честно.

В дверях стояли двое: высокий встрепанный мужик с темными волосами, с тонким типичным лицом деятеля науки, с головой ушедшего в последнюю, и женщина лет тридцати семи-сорока, с собранными в длинный хвост светлыми волосами. Она подправила падающие очки указательным пальцем, и до меня дошло…

Точно так же это делал ее сын. Внимательно смотрел, чуть наклонив голову с русыми волосами, собранными в хвост, и ловил съезжающие очки пальцем.

— Здравствуй, мальчик, — сказала миссис Мелани Чейс, и я понял, что той ночью, когда я лежал в бреду, все-таки она, а не моя мамаша, сидела со мной рядом. От ее объятий, в которые она меня заключила, веяло теплотой и спокойствием.

— Здрасьте, — пробормотал я. Лоуренс протянул мне руку:

— Здорово, сынок. Ты нас немного напугал, честно говоря.

У него были умные глаза, такие же неестественно ярко-синие, как у Питера и Джой. Ну, надо же…

Я улыбнулся:

— Я и сам малость испугался. Вы ведь родители Джой и Питера, верно?

— Верно. — Лоуренс кивнул. — Как ты?

— Нормально. Меня уже сто раз можно было выписать, — сказал я недовольно, — Этим эскулапам только попадись, завещание можно писать сразу.

— И что? — поинтересовалась Мелани. — Написал?

Я хмыкнул:

— Нет, конечно. Мне нечего и некому завещать.

Мы еще минут десять болтали на отвлеченные темы, пока Лоуренс не спросил в упор:

— Чарли, чем ты предполагаешь заняться после выписки?

Я потер переносицу в раздумьях:

— Не знаю. Вернусь в школу для начала. А что?

— У нас предложение. Мы говорили с Ричардом, и он сказал, что у тебя нет семьи…

Ричард — это, стало быть, Риди, отметил я. Чертов сукин сын!

— И мы хотим, чтобы ты жил с нами. Понимаю, это несколько неожиданно, но все-таки… В нашем доме достаточно места, и мы постараемся быть хорошими родителями… — он слегка запинался. Нервничал что ли? — Или опекунами. Вот чертовщина — за последние годы я разучился разговаривать с подростками!

Я по привычке убрал полезшую на лицо шевелюру ладонью и в который раз сказал сам себе — постригись. Очевидно, до парикмахерской я не дойду, и делать это надо будет самому в ванной.