Гала Рихтер - Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера

Сейчас я бы все отдал за крепкий свежий кофе и пару-другую сигарет, которые всегда стимулировали мою умственную деятельность, но с этим дело обстояло туго. Да, наверное, и курить здесь было нельзя, все-таки мы находились под землей. С другой стороны, одернул я себя, у подобной организации наверняка хватило бы денег на грамотную вентиляционную систему. По идее, надо было бы, наверное, встать и посмотреть что там с вентиляцией (опыт показывает, что знание о таких вещах очень даже пригождается в ситуациях форс-мажора), но энергии не хватило даже на это. И надо было мне отказываться от еды? Ужин, на который полагалось придти в столовую, намечался только часа через два, а где она находится, я не спросил. А вот мысль найти столовку было удачной: я уже даже поднялся, когда дверь распахнулась, и в комнату вихрем влетели двое. Я не успел очухаться, как оказался в чьих-то объятьях.

— Чарли! Чарли, мерзавец ты злостный, сукин ты сын, красотуля ты замечательный, слава богу: живой! — я зарылся лицом в копну светлых волос, от которых исходил яблочный запах.

Джой. Боже мой, за эти дни я почти забыл, каково это: находиться рядом с Джой, чувствовать это сумасшествие при запахе ее волос, при каждом легком прикосновении…

— Эй, а со мной пообниматься? — ухмыльнулся возвышавшийся над нами Питер. Мы с Джой резко отпрянули друг от друга, будто нас застали за чем-то неприличным. Я почувствовал, как начинаю мучительно краснеть. Я посмотрел на Джой и увидел, как она прячет лицо в волосах.

Питер ухмыльнулся со здоровой долей цинизма. Его, судя по всему, ситуация забавляла: все-то он понимал.

Мы торжественно пожали друг другу руки, и, наконец, обменялись новостями.

Как оказалось, в то самое время, пока я сидел взаперти, жизнь вне моей камеры была куда как полна жизни. Я был "выскакивающей", а Питер и Джой — персонами VIP, поэтому им обеспечили более теплый прием.

— Этот Синклер дал нам поговорить с мамой и папой по видеофону. Они не здесь, или он не хочет говорить, что они здесь — черт его знает. Похоже, таких лагерей у "Альтернативного мира" не один и не два. Или даже и не десяток, — сказал Питер задумчиво.

Джой сидела, подперев ладонью щеку, и вид у нее был грустный.

— Мы даже не знаем, когда увидимся с ними, — она говорила о родителях, понял я. И понял еще одну вещь: сейчас этим двоим было плевать на политику, плевать на то, где мы, и почему. Синклер мог вернуть им родителей — и это было главное.

Если меня кантовали несколько дней, то их привели к Синклеру сразу. Разговор был недолгим: он лишь дал им поговорить с родителями, и объяснил то, на каких условиях они будут здесь находиться. "Альтернативному миру" нужны были разработки Чейсов. Очевидно, в какой-то момент, Мелани и Лоуренс отказались от работы, и этот ублюдок Синклер решил воздействовать на них через детей. Питеру и Джой дали свободу перемещения по жилому сектору, без захода в научно-исследовательский отсек, но их жизнь теперь зависела от того, как быстро их родители смогут выполнить заказ "Альтернативного мира".

Равно как и моя.

Меня могли прикончить сразу же. Помогло то, что Питер успел в разговоре сказать родителям обо мне, и те поставили Сиклеру условие: жизнь троих, а не двоих детей в обмен на то, что они делали. То, что он потом узнал обо мне, было, видимо, его личной инициативой.

Обо всем этом Питер рассказывал, потупив глаза.

— Ты извини, что втянули тебя во все это, — сказал он негромко, — и Вену не увидели, и вот это все…

Я махнул рукой: мол, да ладно, с кем не бывает, и поймал удивленный взгляд Джой. Что ж, если бы они пропали, а я остался в "Новом доме" — это было бы намного хуже.

Год назад, в Детройте, мне не повезло принять участие в одной драке. Две банды делили территорию, а я, дурак, не зная этого, ошивался на улицах и занимался тем, что воровал кошельки у добропорядочных граждан. Как следствие, попал в разборку, где меня и пырнули ножом с молчаливого согласия обеих сторон и копов, которые по тому району ходили исключительно по трое и с оружием. После этого попал в больницу, а потом Дик, изворчавшийся как старый холодильник, определил меня в последний, до "Нового дома" приют, потеряв, видимо, всякую надежду на мое так называемое "исправление". После больницы я понял две донельзя элементарных истины: что лезть в чужие разборки глупо, и что жизнь у каждого из нас одна. Целый год после этого я старался придерживаться этих истин, и не ходить не по краю. Что бы там не думал Риди, я стал осторожнее, и даже мои знаменитые "взрывы", когда я сносил всё на своем пути, стали реже. Шрам от ранения давно уже зажил, оставаясь лишь тонкой белой полосой на коже, но память осталась. И вот теперь я нарушил оба своих кредо, и влез в такое колоссальное дерьмо, которое грозило не только целости моей шкуры, но и чему-то куда большему.