Гала Рихтер: Мальчик, который умел летать

Дверь открывается в ту же минуту. Только в комнате уже никого: только я, опирающийся об стену, чтобы не упасть, россыпь карт на дырявом клетчатом одеяле и опрокинутая Рустиком полторашка пива.

Милицейский пазик едет к отделению. Пойманных в нем всего восемь — две девчонки лет двенадцати и пацаны. Троих цыганят менты отпустили сразу: с их семьями связываться — гиблое дело. Знакомых нет. Да их и вообще нет, особо-то.

В отделении сидим тихо. Если через три часа родители не приедут, то всех передадут в приют. А пока записывают фамилии, пытаются разговорить. Зачем?

— Безмерных Антон, — называет имя взрослая уже женщина в милицейской форме, капитан. Белобрысый пацан лет двенадцати, который напротив меня сидел, поднимает глаза, — Мать за тобой приехала, на выход.

Взгляд у пацана становится тоскливым. Странно. Те, кого родители забирают, радоваться должны.

Антон Безмерных ловит мой взгляд, оскаливается:

— Че смотришь, урод! Иди в…!

Я покрепче цепляюсь в свои костыли. Урод, да. Знаю. В курсе уже.

Его уводят. Девчонок увозят в КВД, еще за троими приезжают родственники. Остаюсь я и парнишка моих лет, то ли торчок, то ли токсикоман. Хотя, руки вроде чистые. Только глаза ненормальные. Странные глаза. И одет в хорошие чистые джинсы и футболку.

— Значит, тебя зовут Тимур Акчурин? — переспрашивает тетка-капитан парнишку. Он весело кивает:

— Именно.

Капитан записывает данные в какую-то тетрадь, а я начинаю наблюдать за ним внимательней. Зовут его как угодно, только не Тимуром Акчуриным.

— Год рождения?

— Девяносто шестой, двадцать седьмое мая.

Нет, я старше. Почти на год. А выгляжу младше, наверное.

— Родители есть?

— Конечно, не в капусте нашли, — продолжает веселиться паренек, — Акчурина Тамара Ахметовна, Акчурин Равиль Анварович.

Милиционерша вдруг откладывает ручку и стремительно набирает на мобильнике чей-то номер.

— Шарипов, это я. Как фамилия пассажиров того такси, в которое на той неделе возле Икеи "паджеро" врезался?

Кто-то что-то отвечает ей, и лицо, до этого отстраненное, вдруг становится человеческим.

— Акчурины? Уверен? Да, спасибо, Ринат. Да, увидимся. Я позвоню, если что.

Она медленно нажимает на мобильнике кнопку и поворачивается к нам. Тимур вдруг вскакивает и с грохотом кидает на пол стул.

— Тимур, я все понимаю, — начинает капитан, — Мы позвоним твоим родственникам, чтобы тебя забрали, только телефон мне дай пожалуйста! И…и успокойся, пожалуйста!

— Ни х… вы не понимаете! Не троньте меня!

Он смахивает с ближайшего стола бумаги, кидает на пол вазу с пластмассовыми цветами, и уже никакого веселья не видно.

У него красное лицо и такие сумасшедшие глаза, что капитан не лезет к нему с утешениями, только пытается успокоить.

— Тимур, сядь пожалуйста. Все будет хорошо.

— Ничего хорошо не будет! Их убили! — его трясет.

Из коридора на шум сбегается человека три в форме. Сейчас быстро успокоят…чисто по-ментовски.

Все становится ясно. Мне его жаль. Я поднимаю костыли и, тяжело опираясь, встаю со старого, обитого дермантином стула, и становлюсь рядом.

Перекошенное гримасой истерики лицо становится удивленным. Так-то…

Высвобождаю правую руку из костыля, нажимаю ему на плечо и заставляю сесть на стул. Руки у меня сильные, не то что ноги. Садится.

Теперь он просто плачет.

Менты уходят, прикрыв дверь. Тетка-капитан садится рядом и впервые за весь вечер смотрит мне в глаза. Без жалости. С благодарностью.

Капитан выходит куда-то, оставив вместо себя девушку в гражданском. Она не смотрит на нас — сидит, уткнувшись в телефон, набирает смски.

Тимур поднимает заплаканные глаза. Наверное, они серые, только сейчас не поймешь. Ночь уже, и освещение плохое. Рассматриваю. Рослый, выше Валерки. Только лицо худое. Как будто болел или что-то такое. Или родители умерли, например.

— Ты кто? — голос у него надтреснутый после плача.

А по мне что, непонятно. Урод, калека.

Но я молчу.

— Ты вообще говорить умеешь? А понимаешь?

Пожимаю плечами. Почему если человек молчит, его дураком сразу считают?

— Умею. Понимаю.

Он меня долго рассматривает. Я даже знаю, как выгляжу со стороны, видел в окне трамвая сегодня. Серый разодранный свитер, грязные джинсы, порванные ботинки. А мне то что? Все равно не хожу. На спине горб. Рядом старые, слишком высокие мне, костыли.

— Тимур, — называется он и протягивает руку.

— Кир, — отвечаю я.

Он уточняет:

— Кирилл?