Анастасия Вихарева: Тайны гор, которых не было на карте...

Если, не понимая, то к чему они пришли?

Да, человек убил мое творение — украшение земли…

Но сознание украшений не подлежит Суду. Все мои творения возвращается вот в такую землю, пока не станут еще одним существом в мирах или не пристанут к моему информационному полю, в котором любая неподлежащая Суду тварь остается маленькой планетой и может видеть, любить и быть любимой. Человек так низко пал, что уже не считает себя ничем иным, как существом лишь такого плана, на которых ютятся животные. Он уже не достигает высоты, на которой понимают, что судьба его иная, и каждый грех умудряется объяснить инстинктом, доставшемуся ему по наследству, подмечая: а нет ли среди животных суицида, гомиков, воришек, убийц, прелюбодеев?

Его судьба прожить жизнь и судиться со мной за тот грех, который он совершил, когда пожелал стать Богом. Природа дала ему все, чтобы он владычествовал: совершенные руки, совершенный ум, пищу, кров, тепло, и он выживает не в природе, а среди себе подобных.

Я не отнимаю у него надежды, но сказал: прежде подними ту землю, которая в тебе, и тогда будешь вечно перед моим лицом и я перед твоим. Но будет ли он поднимать землю, если каждый уверен, что пуст от греха? Даже убийца и вор… И он придумывает своих Богов по образу и подобию себя самого. Это же так удобно, не видеть своего Бога, не слышать, пока творит все, что ему заблагорассудится. Он надеется, что если Бог человек, то поймет его. И он знает, что простит его Бог. А как же, если он назвал его близким, братом, пожелал, чтобы он пришел в этот мир? Человек не бил человека-Бога, он убил всего лишь человека или безобидную тварь, которая не рассматривалась его Богом, как Бог, как достойное существо.

Несравнимое сравнение!

Но вот ты! Станешь ли ты жалеть о вампирах, когда придешь в мой мир и встретишь тех троих, которые миллионы лет пролежали в каменном саркофаге? А разве Иона жалел жителей Ниневии, когда сидел у восточных врат и сожалел, что я не убиваю их на его глазах? И разве он был злым человеком, не имея жалости? Я не могу назвать тысячи и тысячи людей, которые были как Иона, память о них не сохранилась в государстве, но они были, и если ты когда-нибудь родишься, они будут гордиться тобой — и собой, что сумели направить тебя на путь Истины. А нет, кто станет сожалеть о тебе?

Я хотел сделать человека подобием себя, и дал ему все, что есть у меня самого: земля, сознание, мышление… отдал планету, на которой творил жизнь миллионы лет. Но никакое существо и растение, кроме уже живущих, вымирающих семь видов в минуту, не могут выжить там, где человек. Вот я, Владыка Мира, разве убиваю себя? Владычествовать — быть в ответе за все. И лучше бы человеку не родиться. Количество не есть качество.

— Это ты нас такими создал, чего теперь жаловаться-то?! Я смотрю на себя, на других, и вижу: один человек не может принять на себя ответственность за все общество, но общество состоит из отдельных людей. И получается, что никто ни за что не отвечает. Никто не заинтересован в том, чтобы жить по-другому — в первую очередь тот, кто пытается об этом рассуждать! Что толку? Если бы упали стены моей темницы… — тяжело вздохнула Манька.

— Изменить ничего нельзя, пока миром правит вампир. Но вампир никогда не согласится жить среди людей, как человек, не имея над ним власти. Он не позволит, чтобы кто-то поставил съедобного и вкусного человека перед собой и сказал: вот, уважать себя заставишь, в первую очередь свою землю и соседа, и будешь как Бог. Но если бы каждое решение вампира человек примеривал на себя, как жертва, он бы сразу понял, насколько вампир кровожаден и какой бессовестный. Разве он согласился бы отправить своего сына или мужа умирать за черное золото далеко за морем, ради благополучия вампира? Но нет, каждый человек меряет вампира с позиции не жертвы, которую идет убивать, и не с позиции родителя, который отправляет на смерть свое дитя — он меряет как вампир, у которого есть одно слово: надо! У меня много источников энергии, которые обогрели бы его дом, его самого, более безопасные, более мобильные, и не такие дорогие, но он верит вампиру, а не Богу.

— Их не сдвинешь, он надолго пришли… — неопределенно пожала Манька плечами. — Что теперь сожалеть?! У вампира нет естественных врагов. Теперь он Владыка…

— Он человек, я дал ему врага внутри его самого: его душу, чтобы два человека вволю издевались друг над другом! Теперь ты знаешь, что плач внутри тебя, это плач человека, который никогда не подаст тебе руки. Стоит ли слушать его вопли? У каждого вампира есть душа — и он умрет, когда его проткнет знанием истины живой человек. Да, они не боятся, потому что знают, что небо закрыли от человека, но ведь они не унесли его с собой! А если на земле человек утвердится, что с вампиром надо драться не на жизнь, а на смерть, думаешь, он будет думать в Аду по-другому? Что сделают вампир, если человек поднялся против него?