И потом, дураки они, чтобы под зиму в горы лезть?
Через пятнадцать дней уже поднимались на четвертую вершину, оставив уютную пещеру, в которой останавливались в прошлый раз, отращивая стрелы для подъема. Там, где росли стрелы, поднялись во множестве маленькие неприметные неугасимые деревца, разрастаясь в сторону озера и в сторону разрезающих долину сопок. С высоты казалось, что внизу расстелили желто-бардовый ковер. Место было красивое, особенно водопад, который с шумом падал по крутому склону в обрамлении зеленых мхов и папоротников. Крупных животных в низине почти не было, видимо стада паслись за сопками или за озером, зато зайцы и белки сновали между ног. Несколько раз заметили животных северных, например, белую сову и белых песцов. Не иначе низина между двумя горными хребтами тянулась до самых северных морей.
В прошлый раз здесь было все под снегом, а сейчас снег начинался чуть выше середины горы. Без снега по ступеням поднимались быстрее, ноги не скользили, и не сползали руки. Наверное, это было последнее летне-осеннее видение — дальше низин таких не было. После четвертой горы западные склоны опускался вниз ненамного, но шириной были на полусотню километров, пересекаемые ущельями, каньонами, нагромождениями острых, как пики, скал, напоминавших застывших монахов в балахонах. Там уже нет-нет, да и поднималась из земли лава, выплескиваясь из недр и как реки стекая с гор, черных от пепла и копоти. Низину с дикой и суровой красотой в подножии четвертой горы покидали неохотно. Наверное, это тоже был заповедник, но располагался он не на их пути, а чудь дальше, и застали они лишь его границу. Маньке нравилось слушать молчание гор, впитывать краски — и справедливо, если бы задержались ненадолго.
Она недовольно поморщилась, услышав, как Дьявол, сидя на оттаявшей ступеньке, выговаривает обоим за допущенную при подъеме ошибку. На этот раз она лишь улыбнулась ему. Все же не зря он тратил стрелы, втыкая их в камень: голая от снега неказистая лестница просматривалась почти до самой вершины.
"Если так дело пойдет, через два месяца будем дома!" — подумала Манька гордая сама за себя. Еще бы — альпинист из нее вышел, что надо! Она с удивлением смотрела на лестницу: странно, в прошлый раз вроде бы лестница не была такой частой и глубокой, часть ее была под снегом, и до земли было просто не добраться, а теперь она вилась, как лента, приятно радуя глаз. Не мог Дьявол не знать, что они вернуться, а если знал, подсказал бы — неужто не помогли бы?!
Борзеевич меньше всего думал о гордости — отрабатывали прием: подъем в гору самоподтягиванием, используя четыре колюще-режущих предмета — две стрелы, дьявольский нож и меч, и веревку. Борзеевич шел первым и должен был закрепиться и приготовить место, где остановится идущая следом Манька. Она поднимала конец веревки, закрепляла на стреле и отправляла ее вверх, чтобы уже Борзеевич мог подняться дальше, отыскивая место для следующего рывка. И тогда она подбирала за ним стрелу, которая держала начало веревки и колышки, на которых он стоял… Ступени были рядом, но Дьявол как всегда выбирал трудновыполнимые подъемы.
"Перебирает!" — подумала Манька, но без раздражения.
Лишь бы котелок не оказался пустым, как в прошлый раз, когда Борзеевич вместе с живой водой выплеснул из котелка семена. На всякий случай, в долине впрок запаслись орехами, и на каждой остановке падали и молчали, хрумкая мучнистую сладковатую мякоть, поджаривая орехи над огнем посоха…