Татьяна Нартова - С первого аккорда

— И все? — Берестов скептически усмехнулся.

— Да, все. Я не хочу узнавания на улицах, автографов и всего того, что полностью искореняет талант и делает его рабом рыночных отношений. Талант нельзя заставлять работать на себя. Делать его предметом продажи. Выпустить небольшой сборник, пожалуйста. Но не корпеть ночами над толстыми книгами ради того, чтобы заработать на жизнь. Бездушие, ограничение во времени, гонка за капиталом убивают самое главное зерно дарования — душу. Душа становиться механической прялкой, а не руками мастерицы, которая с любовью вышивает платок любимому…

— Понеслось, — вздохнула Аринка. Я пропустила ее замечание мимо ушей, да и Берестов, похоже, тоже. Он только обернулся ко мне, внимательно рассматривая мое лицо, словно пытаясь найти в нем что-то новое. Я даже не выдержала:

— Что? Надеюсь, у меня уши не стали острее, а во рту лишних зубов не прибавилось? Нет? Странно, ты так на меня внимательно смотришь, словно в первый раз видишь.

— Второй, — поправил музыкант, — Я даже имени твоего настоящего не знаю. Ни кто ты, ни откуда ты. Я не слышал ни одного твоего стиха, но уже чувствую, что в тебе это самое зерно есть.

— Я, кстати, твоего имени то же не знаю.

— Это я виновата, — призналась Аринка, — значит, знакомьтесь: Константин Берестов, Вероника Сомнева.

Мы с Берестовым протянули друг другу руки, практически одновременно произнеся:

— Очень приятно, — и мне действительно стало приятно, и не только потому, что прямо за поворотом возвышалось здание ресторана "Красный закат".

Полутемный зал, освещенный только розоватым светом уютных ламп на столиках мог навеять романтическое настроение даже на бездушные камни. Я же почувствовала себя настолько хорошо, словно не первый раз сюда зашла. После шума толпы в ночном клубе убаюкивающая мелодия казалась спасением от всех бедствий. Берестов галантно отодвинул мне стул, потом то же проделал со стулом подруги. Я уселась, по привычке кладя руки на стол и пытаясь подсесть ближе. Мебель с грохотом и скрипом проехалась по блестящему полу, и я в ужасе обернулась. К счастью, никто не заметил или не захотел замечать моего вмешательства в тишину "Красного заката". Аринка хмыкнула, легким движение пододвигая стул к столику. Локти ее изящно оперлись о столешницу, спина выпрямилась и даже в лице появилась какая-то светская отметина высшего общества. Константин осторожно присел на краешек стула, комкая салфетку и не решаясь даже взять в руки меню. Молчание затягивалось, так что выручать ситуацию пришлось мне:

— Думаю, что надо начать с ознакомления моим творчеством, если никто не возражает, — парень кивнул, Аринка даже бровью не повела, прячась за обтянутой кожей папкой. Правда, судя по доносившимся оттуда звукам, подруга не только изучала блюда, но и с искренней радостью просматривала цены. Что-что, а мстить она умела. Это меня называли милым ребенком за мою вечную неспособность врать, мстить и портить народу жизнь. Не потому что я была хорошей, просто обычно смелости на подлость не хватало. Ко всему прочему у меня давно был принцип, что все плохие люди — дураки, а на дураков, как известно, не обижаются. А вот про Аришку такого даже в бреду не могу ляпнуть. Может быть, именно поэтому я так прикипела к ней, словно принимая в качестве щита. И девушка никогда меня не подводила, вечно отдуваясь за двоих, утирая мне сопли и слезы или наказывая наших неприятелей. За это мне приходилось терпеть ее хронические эмоциональные взрывы, иногда доходившие до легкого рукоприкладства и хлопанья дверьми.

— Да, — отрешенно произнес Берестов, наконец, включаясь в диалог, — Я бы хотел послушать, что тебе самой нравиться.

— Буду выглядеть не скромной, но мне нравиться почти все, что мной сделано. Есть некоторые вещи, которые вышли плохими или же я так долго над ними мучалась, что теперь недолюбливаю. Но основную массу стихов я люблю. Это все-таки я, а себя любить надо, это необходимо. Самоуважение и любовь к себе прежде всего нужны, чтобы любить других, — я медленно осматривала глазами огромный зал, людей, сидящих за столиками. Тени и свет создавали причудливые маски на их лицах, словно здесь сидели не люди, а добрые феи и волшебники. Круглые столы с фигурными ножками, застеленные скатертями цвета слоновой кости с кремовым рисунком. Мраморный, отражающий розовые блики, пол. Казалось, что сам воздух наполнился не запахом куриных ножек и соусов, а легкой дымкой хорошего кофе и сладких специй. Почти ощутимая атмосфера неторопливости обступила со всех сторон, живым официантов встав за спинкой кресла. Я перевела взгляд на Берестова. Задумчивая пелена его глаз постепенно рассеивалась. Теперь музыкант смотрел на меня с полуулыбкой ожидания чуда, ну, или хотя бы бесплатного зрелища. На ум не приходило ничего подходящего к сложившейся атмосфере. Первые строчки поймались на крючок моего настроения, и я уже тащила их из воды слов, как тащат большущую рыбину. Губы разомкнулись сами собой, и меня понесло по волнам рифмы. Я поняла это, только прочитав первый куплет: