Антон Грановский - Гончие смерти

– Мы стали… ими! – в ужасе выкрикнул Глеб. – Мы превратились в этих тварей.

Лесана, прикрыв рукою голую грудь, поднялась на ноги и неуверенно шагнула к костру, возле которого сидело закутанное в одеяло тело Рамона.

– Ноги будто костяные… – прошептала она и сделала еще шаг. Этот шаг дался ей легче.

Глеб взглянул на свое правое предплечье. На нем виднелись пять красноватых шрамов.

– Нас скопировали, – пробормотал он, не веря тому, что говорит. – Нас с вами…

– Первоход! – окликнул его Хлопуша, в ужасе уставившись на свои руки.

Глеб проследил за взглядом здоровяка, и лицо его вытянулось от изумления. Руки Хлопуши залоснились, задрожали и стали медленно оплывать.

– Я таю, Глеб! – испуганно воскликнул Хлопуша. – Таю, как масло на сковороде!

Лесана попробовала сделать еще шаг, и нога ее с отвратительным чавканьем оторвалась от земли. От босой стопы к земле протянулись клейкие ниточки.

– Это все не по-настоящему… – задыхаясь от ужаса, пробормотала Лесана. – Я не могу растаять!

Она взглянула на Глеба, и глаза ее вылезли из орбит. Лицо Глеба стало таять и оплывать, как воск. Лесана вскинула руки и коснулась ладонями своих щек. Щеки были необычно мягкими и липкими.

Глеб, Лесана и Хлопуша, голые, перепуганные, стояли посреди поляны и с ужасом смотрели друг на друга. Рамон, такой же голый и бледный, сидел на траве и таращился на свои руки остекленелым от изумления взглядом.

– Первоход… – с мольбою в голосе проговорила Лесана. – Как это остановить?

Глеб поднял руку и посмотрел на свою ладонь. Оплывшие пальцы склеились и слились в одно целое, и рука стала похожа на страшную, влажную и липкую клешню.

– Волхв… – с ненавистью прошептал Глеб.

И вдруг какая-то странность привлекла его внимание. Несколько секунд Глеб хмурил оплывший и блестящий, как талый воск, лоб, а потом веки его дрогнули, и он быстро проговорил:

– Рамон! Ты по-прежнему спишь. Не знаю, как, но ты втянул нас в свой сон.

Толмач поднял на Глеба изумленный взгляд и прошептал:

– Этого не может быть… Я не сплю.

– Взгляни туда! – Глеб указал оплывающей рукой на костер.

Рамон взглянул. Прежнее тело Рамона все так же сидело у костра, и у него был вид спящего человека.

– Я не понимаю, Глеб. Почему ты решил, что я… – Толмач осекся и уставился на костер. Вернее, на то место, где прежде был костер, ибо теперь там красовалась великолепная мраморная чаша, и вместо языков костра из нее с тихим журчанием выпрыгивали струйки воды.

– Фонтан… – пробормотал Рамон. – Такой же, как в моем отчем доме…

– Ты по-прежнему спишь, Рамон! И ты должен проснуться!

– Пресвятая Дева… – в отчаянии пробормотал толмач. – Как? Как я это сделаю?

– Я не знаю.

Рамон стиснул зубы и тяжело поднялся на ноги. Затем, оторвав ногу от травы, сделал шаг вперед.

– Рамон, брат, сделай что-нибудь! – в отчаянии крикнул Хлопуша. Его левая рука, почти полностью растаявшая, срослась с телом, и теперь здоровяк напоминал огромную белую куколку.

Рамон не ответил. Он снова шагнул вперед. Мягкие ноги гнулись при каждом шаге. Пальцы на них оплыли и исчезли, оставшись белесыми кляксами на траве.

Рамон сделал еще шаг, потом нагнулся и поднял с земли кинжал Лесаны, который она обронила, когда началось превращение. Глеб хотел что-то сказать, но нижняя часть лица его, быстро оплыв, превратившись в огромную, мерцающую каплю, упала на траву.

Глеб покачнулся и стал падать, и в это мгновение Рамон, слегка отведя в сторону руку, сжимающую кинжал, с размаху вонзил клинок себе в живот.

– А-а-ах! – выдохнул Рамон и вскинул голову.

В ту же секунду беглецы опустились на траву и оглядели друг друга.

– Слава Белобогу! – с облегчением проговорил Хлопуша. – Все-таки это был сон. Но, Хорс свидетель, никогда в жизни мне не было так страшно.

Глеб поднялся на ноги и повернулся к лесу.

– Паромщик! – зычно крикнул он. – Паромщик! Я знаю, что ты где-то рядом! Ты напугал нас до смерти, но мы не умерли!

– Умерли… – гулко и страшно пробежало по лесу эхо: – Умерли! Умерли! Умерли!

Хлопуша и Лесана вжали головы в плечи, но Глеб не опустил головы, а лишь холодно усмехнулся.

– Очень смешно! – крикнул он.

– Смешно! Смешно! Смешно! – глумливо отозвалось эхо.

– Если ты попадешься у меня на пути, я изрублю тебя на куски и скормлю падальщикам!

– Падальщикам… – отозвалось эхо. – Падальщикам! Падальщикам! Падальщикам!

Наконец, эхо умолкло. Несколько секунд в лесу царила полная тишина, а потом вдруг тишина эта взорвалась смехом, и смех этот, прокатившийся по лесу, как волна, был столь жутким, что спина у Глеба под рубахой взмокла от холодного пота.