Дэвид Геммел - Сипстрасси

– Вот и все, – сказал Пастырь. Опустив пистолеты в кобуры на бедрах, он повернул жеребца в сторону дома. Слабость и боль навалились на него, и он поник на шею коня.

Жеребец, которым он больше не управлял, остановился. Всадник повернул его на юг, но дом жеребца был не там. Некоторое время он простоял так, потом зашагал на восток – к равнинам.

Так он брел больше часа, потом учуял волков. Справа возникли тени. Жеребец заржал и вздыбился. Ноша скатилась с его спины… и он умчался галопом.

Иеремия стоял на коленях рядом со спящим, осматривая рану у него на виске. Он не думал, что кость треснула, но проверить это было невозможно. Кровь уже не текла, но огромный кровоподтек уходил под волосы и тянулся через скулу почти до самого подбородка. Иеремия поглядел на лицо человека. Худое, угловатое, глаза глубоко посажены. Рот тонкогубый, но Иеремии он показался жестоким.

Изучив лицо человека, о нем можно узнать очень многое, подумал Иеремия. Словно прожитая жизнь оставила на нем тайные знаки. Быть может, думал он, каждое проявление слабости или злобы, мужества или доброты оставляет крохотный след, складочку или морщинку там и тут, которые можно прочесть словно буквы. Быть может, так Бог позволяет святости замечать зло в благообразии. Хорошая мысль! Лицо раненого было сильным, но лишенным доброты, решил Иеремия. Однако в нем не было и зла. Он осторожно промыл рану, а затем откинул одеяло. Ожоги на плече и руке подживали хорошо, хотя из нескольких пузырей еще сочился гной.

Теперь Иеремия занялся оружием раненого: револьверы исчадий, однозарядные пистолеты. Взвесив на руке первый, он взвел курок наполовину, щелкнул застежкой и открыл барабан. Две каморы были пусты. Иеремия извлек патрон и осмотрел его. Оружие было не новым. В годы перед Второй сатанинской войной исчадия создали вариант револьвера с более коротким стволом, а еще автоматические пистолеты и винтовки, которые стреляли гораздо точнее этих. Однако и новое оружие не спасло их от полного уничтожения. Иеремия своими глазами видел гибель Вавилона. Диакон приказал сровнять его с землей, разобрать по камушкам, пока не осталась только плоская бесплодная равнина. Старик вздрогнул при этом воспоминании.

Раненый застонал и открыл глаза. Глядя в них, Иеремия ощутил леденящий страх. Глаза были голубовато-серыми, дымчатыми, как зимнее небо, их пронзительный взгляд словно читал в его душе.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он, стараясь унять бешеное сердцебиение. – Раненый заморгал и попытался приподняться. – Лежите, лежите, друг мой. Вы были тяжело ранены.

– Как я попал сюда? – Голос был тихим, слова звучали мягко.

– Мои друзья нашли вас на равнине. Вы упали с лошади. Но перед тем побывали в огне, и в вас стреляли. Раненый глубоко вздохнул и закрыл глаза.

– Не помню, – проговорил он наконец.

– Бывает, – сказал Иеремия. – Болевой шок от ран. А кто вы?

– Не помню… – Он заколебался. – Шэнноу. Я Йон Шэнноу.

– Бесславное имя, друг мой. Отдыхайте, а я зайду вечером покормить вас.

Раненый открыл глаза, протянул руку и взял Иеремию за локоть.

– А кто вы, друг?

– Иеремия. Странник. Раненый откинулся на подушку.

– «Иди и возгласи в уши дщери Иерусалима», Иеремия, – прошептал он и снова погрузился в глубокий сон.

Иеремия выбрался из фургона и притворил за собой заднюю деревянную дверь. Исида уже разложила костер. Он увидел, что она собирает травы на речном берегу, и в солнечных лучах ее короткие светлые волосы блестят, как чистое золото. Он почесал в седой бороде и пожалел, что ему не на двадцать лет меньше. Остальные десять фургонов образовали кольцо на берегу, и возле них уже горели три костра для вечерней стряпни. Он увидел, что у первого стоит на коленях Мередит и режет морковь в висящий над огнем котелок.

Иеремия неторопливо прошел по траве и скорчился на земле напротив молодого ученого.

– Жизнь под солнцем и звездами пошла вам на пользу, доктор, – сказал он шутливо.

Мередит смущенно улыбнулся и отбросил с глаз светло-рыжую прядь.

– И очень, менхир Иеремия. С каждым проходящим днем я чувствую себя сильнее. Если бы больше людей из городов могли бы побывать в этих краях, я уверен, жестокостей творилось бы меньше.

Иеремия промолчал и устремил взгляд на огонь. Его опыт говорил ему, что жестокость всегда гнездится в тени человека и где бы ни проходил человек, зло всегда следует за ним. Но Мередит был светел душой, и молодому человеку не вредно лелеять светлые мечты.