Анатолий Герасименко - Тотем Человека

Я заметался по дому в поисках телефона, нашел, стал названивать Черному, Дине, опять Черному, снова Дине. Абоненты мои находились вне зоны действия сети или отключили свои аппараты. Да что же это такое. Я позвонил домой Черному. Бесполезно.

'Розыгрыш, — сказал голос у меня в голове. — Решила проучить. А Черный, гад, подыграть согласился. На лестничной площадке, небось, стоят и хихикают'.

Я кинулся в прихожую. Ломая ногти, отпер хитрые замки, выбежал на площадку. Никого.

'Ну, не знаю, — сказал голос в голове. — Внизу посмотри'.

Прыгая через две ступеньки, я спустился на первый этаж и выглянул во двор. Двор был огромным, гулким от летнего дождя, совершенно безлюдным. Только бродячая кошка настороженно глянула из-под машины. Не бойся, сестричка, свои. Жаль, говорить не умеешь. Вдруг помогла бы…

'А может, этажом выше спрятались?' — предположил голос.

Снова сумасшедший марафон по лестнице, до самого чердака. Все напрасно. Обратно я шел, тяжело налегая на перила: пробежки не для тех, кто выпил бутылку коньяку вчера на ужин.

Квартиру я нашел такой же пустой, какой оставил. В открытую дверь натекло прогорклого лестничного запаха. Прихожая выглядела как-то не так. Чего-то не хватало, чего-то обычно незначительного, но сейчас очень важного. Я помотал головой, вызывая к жизни утихшую боль, уже почти осознав, уже почти испугавшись, уже не желая понимать — и все-таки понял.

На вешалке не было плаща Дины, на полу — ее сапог. Дина ушла всерьез и насовсем.

'Так не бывает, — подумал я. — Это не со мной происходит, этого со мной просто не может произойти'.

Я опустился на корточки, не сводя глаз с тапочек Дины. Тридцать шестой размер. У всех кошек маленькие ножки. Тапочки мы купили вместе, долго выбирали в супермаркете, и еще Дина, воровато оглядываясь, успела их примерить, а я стоял, заслоняя, и мы смеялись, а потом пошли на кассу и оплатили эти тапочки, пушистые, ее любимого фиолетового цвета. Кассирша глядела испуганно и обиженно на развеселившихся влюбленных, а мы целовались, долго, прилюдно, почти напоказ…

То, что произошло в следующий миг, было странно, и я никогда больше не испытывал таких ощущений — ни раньше, ни потом.

Голова закружилась, точно я падал, вокруг поплыли сверкающие точки. Я задышал часто-часто и ощутил странный, усиливающийся зуд в кончиках пальцев. Дикая, сокрушительная ненависть маревом заклубилась перед глазами. Я поднялся на ноги. Зуд в пальцах усилился, стал теплом, разлился от кистей к локтям и охватил грудь. Черный, Черный, Черный. Он украл у меня жену, украл. Сволочь, тварь поганая. Ведь знал, что Дина — это все, что у меня в жизни хорошего было. Ни работы, ни образования, ни денег. Только жена, красавица и умница. Украл. Все украл. Я глубоко вдохнул и закричал. Это был даже не крик, а что-то среднее между рычанием и шипением. Потом мне стало очень легко, ибо обнаружилось, что можно бить кулаками в стену. Что-то жалобно хрустнуло на запястье. Разбил часы. Стекло над циферблатом брызнуло осколками, стрелки погнулись и навсегда застыли, сойдясь на двенадцати. Эти часы были первым подарком от Дины, я носил их, не снимая. Теперь их можно было снять.

Вынув из кармана телефон, я набрал номер Боба и сказал:

— Боб, у меня жену украли.

Помолчав секунду, тот спросил:

— Кто?

— Черный, — сказал я очень спокойно.

— Не ори, — посоветовал Боб. — Ты дома?

— Дома.

— Сейчас буду. Не уходи никуда.

— Да я, кажется, никуда не спешу, — сказал я коротким гудкам.

После этого оставалось только ждать. Заперев дверь, я прошел в гостиную, сел на разобранную кровать и стал читать проклятую записку, будто надеялся в ней найти подсказку, утешение, секретный код — хоть что-нибудь, кроме страшных коротких слов.

На смену ярости пришло другое чувство. Никогда не было мне так одиноко; не помню отродясь такого отчаянного, бесконечного одиночества… не помню. А ведь моя память хранит в себе целых две жизни. Человеческую — ту, что проживаю сейчас — и прошлую, кошачью. 'Слушая Тотем, поступишь верно', - вспомнил я. Когда тебе плохо, когда не знаешь, что делать, когда жизнь показывает зубы — представь, что бы на твоем месте делал Тотем, и обретешь покой. Это знает каждый хинко, был ли он раньше кошкой, волком, крысой или еще кем.

Но сейчас я не знал, что бы сделал мой Тотем. Никогда, никогда, никогда мне не было так одиноко и так страшно.

Вскоре приехал Боб, как и обещал. Коротко, по-деловому звякнул в дверь и, входя, привычным движением нагнул голову, чтобы не стукнуться о притолоку. На нем была милицейская форма. Я начал сбивчивый рассказ о своей беде, но Боб поднял ладонь и прикрыл глаза, будто заснул на ходу. Не раздеваясь, встал посреди прихожей. Пришлось замолчать: стараясь думать картинками, я сосредоточенно вспоминал все, что случилось, начиная со вчерашнего вечера. Боб стоял, зажмурившись, похожий на манекен, огромный манекен.