Макс Фрай - Лабиринт Мёнина

— Там ветер! — восхищенно сообщил он. — Слушай, Макс, мы так быстро едем! Хотел бы я знать куда…

— Вот уж это точно не имеет никакого значения, — усмехнулся я. — Стоит нам открыть дверь…

— Кстати, меня это радует, — проворчал он. — Впрочем, сначала попробуем поспать, благо есть куда прилечь и никто не мешает. Правда, я наверняка свалюсь с этого узкого ложа, но в нашем положении следует благодарить даже за такую малость, да?

— Боюсь, что так, — согласился я.

В ту же секунду в нашу дверь довольно бесцеремонно постучали. Мелифаро сжался в комок, как тигр перед прыжком, мои пальцы сами собой сложились в угрожающую щепоть, но хриплый женский голос, донесшийся из коридора, заставил меня снова прыснуть нервным смешком.

— Мальчики, вы будете брать постель?

— Спасибо, не нужно, — давясь смехом ответил я.

Проводница (а это наверняка была она) мутно выругалась, но, хвала Магистрам, ушла: я слышал, как удаляются ее тяжелые шаги.

— Что это было? — тревожно спросил Мелифаро.

— Не обращай внимания, — отмахнулся я. — Это был сервис. Не бери в голову: мы с тобой находимся в совершенно безопасном месте — если, конечно, этот пирожок без сюрприза…

— Ну, если ты так говоришь…

Он огляделся, безнадежно махнул рукой, еще раз высунулся в окно («перед смертью не надышишься», — ехидно подумал я, но озвучивать не стал) и наконец кое-как устроился на полке. Выражение лица у него при этом было неописуемое. Если бы парень был моим заклятым врагом, в этот момент я бы счел себя отмщенным. А так — пришлось преисполниться сочувствия.

Впрочем, через минуту он уже спал — в отличие от меня. Я-то, дурак, дал себе задание хорошенько поразмыслить над метаморфозами «старой Герды»… и вообще как следует обдумать наше положение.

Нет ничего хуже, чем поставить перед собой подобную цель: она парализует разум, как невинная просьба «расскажи что-нибудь интересное» способна оборвать почти всякий монолог.

Через несколько минут я понял, что ничего путного в мою голову сегодня уже не придет, благоразумно махнул на все рукой и принялся устраиваться на ночлег. В отличие от Мелифаро, я — крупный специалист по спанью в поездах. Скажу больше: в поезде я обычно спал даже лучше, чем в собственной кровати.

Отсутствие постельного белья меня ни капельки не смущало. Когда-то я был настоящим аскетом: подушки, по моему глубокому убеждению, нужны для того, чтобы класть их под ноги, а шерстяное одеяло само по себе — отличная штука, и надо быть на редкость избалованным существом, чтобы всерьез сетовать на отсутствие пододеяльника!

Под моими опустившимися веками тут же началась настоящая метель, только вместо снежных хлопьев передо мною кружили женские лица.

Как ни странно, это были исключительно пожилые лица. Моя бабушка, единственное существо в мире, на чей счет я в первые годы своей жизни был совершенно уверен: она будет любить меня, что бы я ни натворил. Ее подружки, такие же седые, хрупкие и трогательные, как она сама, — к любой из них я мог прийти со своими смешными детскими проблемами (разбитой коленкой, поломанной игрушкой, оторвавшейся пуговицей) и получить сочувственную улыбку и практическую помощь вместо равнодушного выговора, который светил мне дома. Кругленькая, маленькая, на удивление порывистая библиотекарша, которая всегда придерживала для меня самые интересные книжки. Моя школьная учительница математики — она почему-то вбила себе в голову, что я очень способный, но ленивый, и возилась со мной после уроков, пытаясь заинтриговать таблицей простых чисел. А однажды мы с ней вместе соорудили ленту Мёбиуса, которая чуть не свела меня с ума, когда я понял, ЧТО это такое. Мне пришлось старательно делать домашние задания в течение двух лет, пока она не ушла на пенсию: на отметки мне было плевать, но я боялся разбить ее сердце. Моя первая квартирная хозяйка, сутулая, коротко стриженая, с вечной папиросой в зубах и манерами героини гражданской войны. При первой встрече она меня почти напугала, а неделю спустя вдруг, ни с того ни с сего, привезла мне старенький радиоприемник. Я только-только поселился один и с удивлением выяснил, что темнота и особенно тишина одиноких ночей взвинчивают нервы до предела, но, разумеется, не рассказывал ей о своих мучениях — с какой бы это стати? И тут такой подарок. Под джазовые мелодии и неразборчивые голоса дикторов я засыпал как младенец. И другая квартирная хозяйка, обладавшая колоритной внешностью бабы-яги и добрым сердцем сказочной феи. Раз в неделю, а то и чаще она привозила мне баночку, тускло светившуюся изнутри сладким, темно-красным янтарем вишневого варенья, — именно то, что требуется молодому человеку, чей месячный заработок почти целиком уходит на оплату жилья, а остатки прокучиваются с пугающей здравомыслящих людей скоростью. Великолепная леди Сотофа Ханемер, могущественная ведьма с манерами любящей бабушки. Неунывающая и практичная кеттарийская старушка, охотно приютившая нас с сэром Шурфом за не слишком скромную плату. И, наконец, наша гостеприимная хозяйка, которая, по утверждению Мелифаро, была очаровательной юной леди, а мне показалась идеальной кандидатурой на роль симпатичной бабы-яги…