Макс Фрай - Лабиринт Мёнина

Что ж, могло быть и хуже. Могло быть гораздо хуже, черт побери!

Дни потекли один за другим. Они стали невесомыми и незначительными, гремели в моих карманах, как мелочь, которую не жалко тратить на пустяки, а то и вовсе швырять горстями в теплую пыль, чтобы не звякала при ходьбе.

Впрочем, и дней-то, в сущности, никаких не было. Только сумерки, в благоуханной синеве которых попытки отсчитывать время утратили всякий смысл.

Я и сам утратил всякий смысл. Стал одним из многих статистов, заполняющих театр теней, темным силуэтом в освещенном окне, замысловатой безделушкой на полке страстного, но рассеянного коллекционера. Странно, но именно здесь, в Тихом Городе, где время не имеет никакого значения, где некуда торопиться и невозможно опоздать, я вдруг зажил размеренной жизнью пунктуального человека, к чему, откровенно говоря, никогда не стремился.

Как ни странно, мне это даже нравилось.

Проснувшись, я принимал ванну и отправлялся завтракать в заведение Альфы. Один из столиков — в углу, подальше от окна — по негласной договоренности считался «моим». Я мог завтракать там в полном одиночестве или в компании жизнерадостной хозяйки, которая тут же принималась потчевать меня занимательными сплетнями о знакомых и незнакомых; а мог пригласить кого-нибудь из посетителей присоединиться ко мне и сыграть в нарды.

Нарды были самой популярной настольной игрой в «Салоне» и, насколько я успел заметить, во многих других забегаловках Тихого Города. Здесь чаще играли в «длинные нарды», чем в «короткие», причем большинство игроков, как и я сам, предпочитали играть черными и кидать не чужие, а собственные самодельные кости. Окруженный сочувствующими советчиками, я старательно вырезал свои кубики в течение нескольких вечеров и, как ни странно, довел эту почти ювелирную работу до победного конца. За все время я не встретил ни одного человека, который был бы искренне заинтересован в исходе игры, однако все мы были очарованы процессом: нежный цокот перекатывающихся кубиков, мелодичный перестук шашек…

После завтрака я возвращался домой и занимался наведением порядка или возился в саду. Потом отправлялся на прогулку. Поначалу я старался всякий раз непременно забрести туда, где не бывал прежде; со временем же понял, что улицы Тихого Города похожи одна на другую, и махнул рукой на свою исследовательскую деятельность.

Прогулка обычно завершалась обедом, но не в «Салоне», а в каком-нибудь незнакомом заведении. Таким образом я отдавал дань жалким остаткам собственной страсти к открытиям: размещал свое тело в новых интерьерах, пробовал новые блюда, заводил новые знакомства.

Бледные призраки новых впечатлений меня вполне удовлетворяли; возвращаясь домой, я изрекал одну и ту же фразу: «Это была хорошая прогулка», — что-то вроде сытой отрыжки, но не желудочной, а душевной.

Дома я варил кофе, неисчерпаемые запасы которого обнаружились в кладовой, топил камин, валялся на диване, листая старые энциклопедии, которыми были уставлены мои книжные полки.

Один из томов назывался «Новые сведения о вещах».. [4] Как ни странно, некоторые статьи из этой энциклопедии можно обнаружить в Интернете по адресу: http://www.russianresources.lt/dictant/ и пользовался моим особым расположением: я читал эту книгу медленно, растягивая удовольствие. Книга отвечала мне взаимностью и, кажется, постепенно становилась толще, словно бы в мое отсутствие неизвестный автор добавлял в нее новые и новые статьи. [5] Так оно, собственно говоря, происходит по сей день.

Потом я отправлялся в «Салон», поскольку сердце подсказывало мне, что у гостеприимной Альфы уже начала собираться теплая компания, частью которой теперь считался и я сам.

Несколько коротких кварталов, знакомая стеклянная дверь, уютный желтый свет лампы под плетеным абажуром. Ласковый аромат цветочного чая, сладостное удушье кофейной пыли, густые табачные облака под потолком, перестук льдинок в бокалах с крепкими напитками, неизменные нарды и бесконечные разговоры, которые стали единственным внятным смыслом моего призрачного бытия. На дружескую болтовню расходовались все душевные силы, что, безусловно, было мне только на руку: я физически не мог тосковать, как не смог бы, скажем, поднять в воздух товарный состав или взять на руки новорожденного слоненка.

Дома я укладывался в постель, сладко потягивался и засыпал — крепко и без сновидений. С непривычки мне поначалу казалось, что я сплю всего несколько минут в сутки, но, сверив свои впечатления с Альфой, которая видела меня и в конце дня и почти сразу после пробуждения, я убедился, что стал редкостным засоней. Что ж, все к лучшему. «Солдат спит — служба идет».