Вениамин Шехтман - Инклюз

Кстати, именно поэтому и не заметил, как он исчез. Но я не сдался, а снова, замерев, уронил очередную икринку, причем ближе к себе, чем раньше. И стал ждать. И дождался. Цинодонт не утерпел-таки, выглянул из-за бочкообразного ствола мелкого саговника. Не сводя с меня взгляда, прошел половину пути к икринке, и, не выдержав, шмыгнул обратно. Я уронил еще одну икринку рядом с предыдущей. Полосатый бояка на этот раз прошел две трети пути. Три четверти. Наконец он дошел до вожделенной икры и, приоткрыв пасть, замер рядом с ней. Я надолго затаил дыхание (архозавру это просто) и все-таки увидел, как он отводит взгляд от меня и, не решившись съесть добычу на месте, хватает ее и уволакивает за саговник.

Я решил было, что на сегодня — все. Но нет. Цинодонт оказался обжорой. Он забрал и последнюю икринку, причем меня он явно стал бояться куда меньше.

Вот теперь действительно все. Цинодонт наелся, а о том, что пищу можно запасти впрок он не подозревал. Поэтому сколько я больше ни сыпал икры на землю, он ей не интересовался. Но и почти не прятался. Уходя, я оставил икру валяться. Ничего, наутро от нее уже ничего не останется, желающих вокруг хватает.

На следующий день я покормил цинодонта кивсяками. И на третий. А на четвертый он сам подбежал ко мне, и спокойно ел, стоя рядом со мной, причем я шевелил головой и переминался с ноги на ногу. Через неделю он пошел за мной. Я назвал его (точнее ее, я смог рассмотреть цинодонта во всех подробностях после того, как зверушка перестала шарахаться прочь, если я опускал голову к земле) Оро. Почему? Потому, что в отличие от большинства других звукосочетаний, мог это выговорить вслух.

Сказать, что мы зажили душа в душу, было бы преувеличением. Просто Оро все время шныряла где-то поблизости или спала неподалеку от меня. Правда, спящей я ее видел редко: перед тем как отойти ко сну она инстинктивно пряталась, да так хорошо, что, сколько я не искал, обнаружить ее не мог, хотя стоило ее позвать, и, особенно, если зов был подкреплен запахом пищи, она в считанные секунды оказывалась рядом.

Да, она изрядно скрасила мое существование. Именно существование, поскольку назвать полноценной жизнью то, что я влачил в окружении бессловесных тварей, язык не поворачивается. Он у меня сейчас вообще не слишком подвижный, ороговелый. Но не в языке дело. Миллионы лет это само по себе неплохо. Плохо, когда их становится нечем занять. Исследования? Да сколько можно! Я многажды обошел каждую пядь суши и "обплыл" каждый кубометр океана. Что мне делать с тем, что я узнал? Хранить? Храню. Творчество от меня ускользает, как я ни стараюсь, сколько усилий ни трачу, у меня все равно не выходит пристойного стишка или фуги. Общение! Вот то, к чему я стремлюсь, то без чего угасаю. Теперь я обрел того, с кем могу общаться вне сезона спаривания (да и там-то не общение, а так… тьфу), и не беда, что общаемся мы не вербально и на таком понятийном уровне, который вряд ли возможен, если речь идет о двух мыслящих существах. Тут я себя поймал на том, что неприлично гиперболизирую умственные способности своей питомицы. Разумеется, ее никак нельзя назвать мыслящим существом, хотя, похоже, некоторая рассудочная деятельность может быть ей присуща. Это возможно, хотя поручиться пока не могу — рано, я все еще слишком плохо ее знаю.

Я увлеченно общался со своей питомицей, обучив заодно ее, понятливую и ловкую, множеству трюков. Но самым ее любимым занятием оказалась апортировка. Причем Оро вовсе не обязательно приносила брошенный или спрятанный мной предмет. Иногда она доставляла что-нибудь похожее, да и то необязательно. Ей искренне нравилось искать, шнырять, тащить, а вот что именно — не казалось ей таким уж важным.

Однажды когда я отправил Оро на поиски спрятанной мной в зарослях папоротника шишки, она затратила на поиски гораздо больше времени, нежели обычно. Вернулась вся угваздавшаяся, похоже, она копала землю и копала глубоко. В зубах она несла предмет, еще издали показавшийся мне знакомым. Отрывисто пискнув, Оро положила у моих ног предмет, воспоминание о котором заставило меня пошатнуться. Кусок янтаря серый с одного бока с пузырьком воздуха застывшим внутри — как долго я жил вдали от него, и как это было славно!

Следующей ночью кто-то все время сверлил меня взглядом, мешая спать, а утром я пару раз замечал болтающихся в отдалении тероцефалов. Приемистые саблезубые твари без всякой видимой цели топтались на месте. Их непропорциональные головы механически покачивались, крохотные глаза вперивались в меня и в них сквозило узнавание. Пусть их! Куда больше меня занимал кусок янтаря, вытаскивающий из моей памяти события далекие, как во временном, так и в пространственном смысле.