Ольга Хрипина-Головня - Колыбельная для эльфа

Вокруг помоста кольцом встали те, кто пришел проводить Айкана. Рыдающая вдова и поддерживающая ее тиа Андагриэль — чуть впереди прочих.

Так было заведено: тиа всегда провожают в последний путь тех, кто умер — пока есть такая возможность.

Накрапывал мелкий, почти незаметный дождь, серые рваные облака плыли низко над землей, и ветер был влажен и пах холодом.

Амарисуна стояла поодаль, спрятавшись за спинами, опустив капюшон длинной белой накидки низко на лоб — чтобы меньше узнавали и задавали меньше вопросов.

Она смотрела в просветы между стоящими впереди эльфами на вдову, на помост, а видела — комнату с телом и перекошеное, разом помертвевшее лицо Терейны.

— Твой муж погиб, возвращаясь в Андагриэль, — сказала Андагриэль, кладя женщине руку на плечо. — Его тело нашли Стражи, посланные проверить дороги, по моему приказу. Целительницы уже ничем не смогли помочь. Прости.

Терейна молча кивнула. А когда Тиа отпустила ее плечо — шагнула вперед, достала из-за пояса нож с засохшим на лезвии травяным соком и, прежде чем кто-либо успел среагировать, одним широким быстрым замахом ударила себя в живот.

— Она хочет умереть, оставьте ее, — сказала Суна бесцветно, глядя, как суетится Ларна, пытающаяся остановить кровь у скорчившейся, хрипящей от боли Терейны, как толкаются рядом испугавшиеся тиа, абсолютно бесполезные сейчас.

— Помоги ей! — зарычала Ларна. — Ты истинная Целительница, помоги ей, я не справлюсь!

— Нет.

— Слово тиа, помоги ей! — рявкнул потерявший всю выдержку Ондор

— Нет.

— Амарисуна Ноэл? — тихий, натянутый до предела голос Андагриэль.

— Ты бы хотела жить, если бы Ондор умер? — повернула Амарисуна голову к тиа, и та увидела, что девушка плачет.

— Я — тиа своей земли, я мать, я не имею права уходить на дорогу Времен раньше положенного срока, — задрала подбородок Андагриэль. — И у Терейны есть сын.

— Мы позаботимся о нем, — Амарисуна смотрела на расплывшееся по платью пятно крови, на закатившиеся глаза потерявшей сознание от боли женщины и видела, что та проживет до ночи, а может быть — и до утра. Ларна снимет бОльшую часть боли, Терейна придет в сознание, но не пожалеет ни о чем, потому что она рвется туда, на дорогу Времен, пока ее названный не ушел по ней слишком далеко.

— Амарисуна Ноэйл, если ты сейчас же не сделаешь то, что можешь и должна сделать — я приравняю твой поступок к убийству, — прошептала побелевшая Андагриэль. — И навсегда выгоню тебя из этой земли.

У Суны запылали щеки. Ларна замерла и медленно, очень медленно подняла глаза на ученицу.

— На месте Терейны, я бы ненавидела тебя, тиа, — шагнула Суна к Терейне. И положила руки ей на живот.

Она знала: когда Целительниц не будет рядом, Терейна все равно уйдет. Подготовит сына, закончит работы в своем саду и уйдет. Потому, что такие как Терейна и Айкан не могут по отдельности. Но пока Терейна будет жить — она будет ненавидеть каждый прожитый день, даже если Ттиа кажется, что это не так.

Разозленная Ларна не разговаривала с Суной с тех пор, как они покинули Дом — но Амарисуне это было только на руку. Все, что она увидела и узнала вызывало в ней чувство, как будто она наелась горьких, очень горьких корней, от которых тошнит, кружится голова и невозможно от этой горечи ни заснуть, ни дышать нормально, ни что-либо делать. И все мысли только об этих корнях: будет ли Андагриэль сообщать Совету правду о случившемся? Имеет ли Айкан отношение к гибели тиа? Что предпримет Совет? А главное — при чем тут заклейменный эльф, спасенный ей в святилище.

К помосту вышел тиа Ондор — говорить прощальное ритуальное слово. Амарисуна заметила, что между его бровей появилась глубокая морщина. Тиа оглядел собравшихся и закрыл глаза, — он всегда закрывал глаза, когда произносил слово или рассказывал предания на сезонных собраниях. Раньше Суна думала, что так он мыслями переносится в прошлое, а теперь ей пришло в голову, что так он не видит и не вспоминает того, что причиняет ему боль.

— Много, очень много лет назад, — начал тиа в абсолютой тишине, — мы жили на единой земле рода Милари. Вместе с нашими друзьями, эмъенами, мы считали себя наставниками и хранителями народов, которые еще не достигли той мудрости, которой обладали мы. Вступаясь за тех, кого мы считали достойными, мы часто гибли. Теряли лучших из лучших, нанося ущерб своему роду. А когда эмъены предали нас, перейдя на сторону непонятных нам сил, мы отказались от помощи в этой войне, полагая, что должны оберегать прочих до конца…