Вячеслав Касьянов - Искушение святой троицы

Из соседнего подъезда вышла Алина, заметила Славу и помахала ему ручкой. Слава радостно привскочил на скамейке и тоже помахал, но почему-то не пошел ей навстречу, а сел обратно на скамью. Алина, секунду поколебавшись, повернулась в противоположную сторону и зашагала. На ней были белая сорочка и узкая черная короткая юбка. Каштановые волосы казались совсем темными на белом фоне. Друзья посмотрели ей вслед.

— Куда она, интересно, пошла? — задумчиво сказал Слава самому себе.

— Куда-куда? На работу, — объяснил Леша.

— На какую работу? — удивился Слава. — Она не работает.

— Снимись с ручника! — Леша хлопнул Славу по колену. — На ту работу, на которую все шлюхи ходят. Сосать по подворотням.

— Ты чего несешь, идиот? — холодно спросил Слава и повернулся к Леше всем корпусом. Его взгляд стал злобным и пронзительным, и глаза даже как будто немного пожелтели. — Ты чего, охренел совсем?

— Все. Бабы. Шлюхи, — упрямо сказал Леша, делая ударение на каждом слове.

Слава встал со скамейки.

— Ты, — сказал он с тихим бешенством, — ты… вообще больной. Ты маньяк! Ты, урод, блин, не понимаешь сам, что говоришь. Я удивляюсь, как ты еще не начал душить женщин и детей. Тебя самого надо сдать в поликлинику для опытов. Или прикрутить к стулу и намордник надеть, как в "Молчании ягнят". Чтобы ты никого не перегрыз. Да я сам уже волнуюсь из-за того, что с тобой тусуюсь тут. Вдруг ты меня тоже сожрешь, кто тебя знает. Нет, скажи? — Слава повернулся к Диме. — Может, нам лучше уйти отсюда нафиг? Как бы он нас тут не убил всех.

— Иди, иди, гнида, пока я тебя на ваучер не натянул, — процедил Леша сквозь зубы.

— Ой-ой, напугал, как же ты натянешь, если он у тебя не стоит ни разу?

Дима со стуком поставил початую вторую бутылку на землю и хохотал, держась за скамью.

— И она мне ни хрена не подруга, понял? — сказал Слава. — Просто знакомая.

— Знакомая, ага. Чем вы там с ней занимались, у тебя в квартире?

— Какая разница! — заорал Слава. — Ничем не занимались. Говорили о том, какой ты тупой.

— Ну вас всех на хрен, — сказал неожиданно миролюбиво Леша и махнул рукой.

Леша довольно часто некстати остывал на пике спора — видимо, когда чувствовал, что неправ. Кроме того, он нередко бывал развязен и груб в узком кругу, но стоило кругу чуть расшириться, вся его развязность мгновенно улетучивалась, а с ненавистными ему девушками он почему-то никогда не ругался и в их присутствии становился смирным, как овечка. Непонятно, чем это объяснялось: то ли деликатностью, то ли просто трусостью. По мнению Славы, это могло означать, что Леша не ненавидит никого по-настоящему, а лишь внушает себе эту ненависть, и потому еще не так безнадежен.

— Короче, — сказал Леша, — мы за сухариками идем или где? Вашу мать.

— Ты же только что сожрал пачку! — удивился Дима.

— Ничего не знаю, — сказал Леша, капризно хлопнув ладонью по скамье, — где мои сухарики, я вас спрашиваю. Срочно в магазин. Не могу, вашу мать, отказаться!

— Сухарики вредны, — мрачно вставил Слава, — я их больше не ем. Я завязал.

— Завяжи лучше веревку на шее, — посоветовал ему Леша, — я тебе даже сам ее намылю по такому, бл…, удачному случаю! Короче, я иду, а вы как хотите.

Он встал со скамейки и швырнул пустую бутыль в повисшее на перекладине железное зеленое ведро. Ведро загрохотало и закачалось, испуская металлические стоны.

— Идем, — встрепенулся Дима. — Я пивка еще закуплю.

Дима поднялся на ноги и едва не свалился на землю.

— Пьянь подзаборная! — сказал Леша. — Куда тебе 'пивка'? Ты же лыка не вяжешь.

— Норма-ально! — заверил его Дима. — Это я споткнулся. Я еще столько же выпью влегкую!

Ребята зашагали в сторону ларька, оставив Славу на скамье. Дима немного запинался на ходу. Слава задрал голову, допивая остатки пива и глядя на верхушку кирпичного дома-башни. В душе у него все еще разливались горечь и гнев. Пухлые лохмотья разноцветных молочно-белых и серых облаков заплывали на крышу дома, их большие прозрачные тени скользили по серой стене вверх; казалось, что дом медленно всем своим массивным корпусом наклоняется, грозя обрушиться на Славу.

Он поставил пустую бутылку на траву и поднялся.

Из магазина все трое вернулись с сухариками и пивом. Слава, усевшись на скамью, стал с аппетитом пожирать 'Емелю' с чесноком, ежеминутно вздыхая оттого, что не в силах избавиться от этой пагубной привычки. Его вздохи сопровождались издевательским Лешиным гоготом. Леша, в свою очередь, заявил, что пиво — это все-таки полный отстой, и даже не допил бутылку, которая с грохотом отправилась в мусорное ведро вслед за первой. Дима только молчал и посмеивался. Тарахтящий каток к этому времени закончил работу и куда-то уехал, а, может быть, приятели просто перестали его слышать. Так или иначе, для них ничто более не нарушало естественных звуков летнего дня. Задул слабый теплый ветер; по траве бежала волнистая рябь, и, когда на солнце набегало облако, она изумрудно зеленела. Облако скоро уплывало, и солнечный свет снова заливал двор горячей лимонной желтизной. Давно перевалило за полдень; жара не спадала. Друзья блаженствовали. Леша согнал Диму со Славой со скамьи и пьяно разлегся на ней, пытаясь установить пустую пивную бутылку на животе, но та все время скатывалась на землю. Слава, в конце концов, разбил бутылку о фонарный столб, а Леша предложил пойти в 'Макдональдс' и разбавить пиво ванильным коктейлем, однако у Димы оставались еще две непочатые бутылки 'Старого мельника', и Слава заявил, что со своим пивом их в 'Макдональдс' не пустят. Неожиданно Дима вспомнил, что у него заглох старый бэушный 'Опель' где-то на периферийной московской улице, и попросил Лешу отбуксировать машину к нему в гараж, потому что он из-за этого сюда и пришел, и если бы Леша не стал крыть его матом и не отвлек от дела, он бы вспомнил об 'Опеле' сразу и не потерял бы столько времени зря. Слова Димы нисколько не обидели Лешу; напротив, он почему-то крайне развеселился и стал страшно хохотать. Казалось, он давно ждал повода, чтобы отвести душу, и теперь от удовольствия даже захрюкал по-поросячьи. Недоумевающему Славе он издевательски объяснил, что уже давно сказал Диме, что тот не ездок, и оказался до обидного прав: с тех пор, как Леша изрек свое пророчество, Дима уже несколько раз разбивал машину, причем однажды с ним вместе ехали его друзья, в другой раз — жена, а еще один раз Дима разбивал 'Опель' в одиночестве. Последняя авария произошла оттого, что он, сидя за рулем, случайно уронил бутылку с пивом на пол и полез доставать ее на ходу. При этом Дима работал милиционером-водителем и даже какое-то время спокойно обходился без прав. Леша хохотал довольно долго. Нахохотавшись, он пришел в себя и спросил у Димы, как тот собирается заставить его повести родительскую машину в пьяном состоянии, на что Дима ответил, что все проблемы с гаишниками берет на себя, а в Лешином водительском мастерстве нисколько не сомневается. Этот не очень убедительный довод Лешу невероятным образом убедил, хотя он еще ни разу в жизни не решался сесть за руль нетрезвым. Может быть, согласившись, он хотел за что-то отомстить родителям, а пиво, к которому он еще не совсем привык, лишило его остатков самоконтроля. А, может быть, просто был такой день. Леша повел друзей в гараж, где красовался новенький красный 'Дэу-Матиз', купленный недавно Лешиными родителями. Из кучи всевозможного барахла, наворованного на стройках и свалках всего города, Леша извлек старенький вонючий трос, с сомнением подергал его, бросил на заднее сиденье рядом со Славой, и друзья отправились в Москву. Следуя Диминым наставлениям, Леша довольно скоро обнаружил помятый черный 'Опель', притулившийся на углу невзрачной окраинной улочки. На вопрос Леши, какого хрена он забыл в такой клоаке, Дима только махнул рукой. Крюки закрепили, Дима забрался в 'Опель', Леша тронул с места, но через несколько минут трос лопнул. Дима стал быстро отставать и взволнованно сигналил, но Леша уже успел притормозить и вылезал из машины, ругая на чем свет стоит и Диму, и его 'Опель', и свой трос, и все на свете. Он связал две половинки троса тугим узлом, но тот стал такой короткий, что ребята не решились ехать по МКАДу, свернули в поле и двинулись какими-то грязными околицами, чтобы не нарваться на гаишников. Дима за рулем 'Опеля' невозмутимо посасывал 'Старый мельник'. Когда 'Опель' был, наконец, доставлен в Одинцово и загнан в Димин гараж, Леша, критически его осматривавший, посоветовал Диме продать его на запчасти и не мучиться. Дима, почесав затылок, пообещал, что так и сделает.